Горменгаст - 3я часть доклада (1) (original) (raw)

Продолжение банкета... "Горменгаст "- часть 3-я и последняя моего доклада (чувствую себя как алкоголик, тоскливо заглянувший в опустевшую бутылку). Вот и сказочке конец, а кто слушал молодец...

Предупреждаю сразу: если кто не смотрел/не читал, но собирается в будущем, то здесь будет сплошной спойлер. И хоть капсы и крошечные, но я не могла остановиться и их миллион... Лично я получила массу удовольствия от придирчивого пересмотра, вот собственно и вся польза. :)

И снова прошли годы... Тит Гроун дожил до семнадцати лет, хотя судя по выражению лица, с которого за десять лет так и не сползло выражение угрюмой озабоченности, ему каждый год в Горменгасте нужно считать за два, так что по возрасту он ударными темпами сравнялся с основными персонажами. (Почему все ходят раздетые, а он в хвостатой шапке, я не знаю, может ритуал заведен такой в Горменгасте, чтобы до совершеннолетия графы по вторникам и четвергам носили хвостатые шапки).

Стирпайк завел себе каких-то клонов-телохранителей жутковатого вида, должностные обязанности которых остались для меня загадкой. Больше всего они похожи на крепких ребят-санитаров из психиатрического отделения, у которых белые одеяния отняли, чтобы не попачкали, и выдали черные. С другой стороны, они замечены и в печатании на машинке, что для простых санитаров было бы слишком интеллектуальным занятием. Выдвигаются еще гипотезы, что они таскают за Стирпайком папки с указами, которые он строчит в таком количестве, что нужно двое вышибал, чтобы за ним их носить. Или просто он предчувствует, как говаривал по несколько другому поводу товарищ О.Бендер, что "дальше ваши рыжие кудри примелькаются, и вас просто начнут бить", так что неплохо бы заблаговременно к этому подготовиться.

Фуксия представляет себя Джульеттой на балконе, и если кто-то подумает, что она добровольно рассталась с

любовными романами

романтическими сказками про прекрасных принцев, храбро вызволяющих заточенных в башни принцесс, то жестоко ошибется. Смена жизненных идеалов в Горменгасте непопулярна и отдает опасным вольнодумством. От вида Стирпайка у нее начинается заметный нервный тик, хотя истолковать его однозначно сложно, трактовать можно от "глаза б мои его не видели" до "стыдно вспомнить, как мы вчера зажигали".

Мда, похоже мощного прорыва в отношениях за десять лет все-таки не случилось. Дошли до стадии перемигиваний. Пятый класс... Элементарный математический расчет подсказывает, что желающим увидеть в кадре что-нибудь фривольное предлагается зайти еще лет этак через двадцать, будет как раз пора.

Графиня-мама потихоньку начала сына шлепать, чтобы он не капризничал насчет своего будущего правления, но все же начинать надо было лет на десять раньше. Сейчас с таким же воспитательным успехом можно оставлять его без сладкого. (Ничего не могу с собой поделать, смотрю на его наряд и сразу вспоминается чудак из Фрая: "Сейчас как спустятся с гор старейшины во-о-от в таких шапках и будет беда, просто беда".)

А вот и постаревший Флей, тайными тропками он пробрался в замок, чтобы разбудить Тита возгласом "Пора!". Больше, чем на Сарумана, он теперь похож на Бена Ганна, который пришел обрадовать Хокинса известием, что он забыл, куда перепрятал сокровища Флинта.

"Что пора?" - не понял кое-как разлепивший глаза Тит и выразил робкую надежду, что пора идти бить Стирпайка (почему не Баркентина, который главнее, орет громче и склонен принимать ванну не чаще, чем раз в пятилетку, неясно. У семейства Гроунов чутье заменяет логику. Здравомыслящий человек сообразил бы, что Баркентин не уступит ни пяди нудных церемоний, являющихся смыслом его жизни, а со Стирпайком можно попробовать договориться полюбовно - например, по 100 акров королевства за каждых 100 страниц Книги ритуалов, тайком скормленных докторскому козлу.).

"Больше ждать не будем", глубокомысленно изрек Флей и далее завел бессвязные речи, из которых зритель не понял практически ничего, кроме того, что после десяти лет бдения у подзорной трубы, старик наконец понял, что забыл снять крышку с объектива, плюнул на это гиблое дело и решил, что раз уж Ниро Вульф из него не вышел, можно попробовать себя в роли Арчи Гудвина и внедриться в подозрительную семейку изнутри. Компромата за десять лет он не собрал даже на возбуждение дела о неуплате в казну Горменгаста семи копеек подоходного налога за невозвращенную на склад 17 лет назад спецодежду (костюм поваренковский белый, 1 комплект).

Разговоры Тита насчет "не хочу править в Горменгасте" и тут не нашли отклика, старик Флей бунтарей не поддерживает (А то! Кто ему пенсию платить будет, если последний вменяемый правитель сбежит из собственного королевства?).

Но вернемся пока в местный кабмин и посмотрим, что тут у нас за десятилетие изменилось...

Правильно, ничего не изменилось! Как же это по-нашему, по-горменгастовски!

Несмотря на то, что всем своим видом Стирпайк вступает в явный диссонанс с веками царящей кругом сонной стабильностью, по крови он истинный горменгастовец, для которого глагол "торопиться" - это нечто из области непознанного, значение которого нужно смотреть в словаре. Миролюбивый, как крокодил, затаившийся в тине около коровьего водопоя, все эти годы он верой и правдой прослужил Хранителю Ритуала Баркентину. Восхищаюсь! От начальника, смутно напоминающего Баркентина манерой общения, я в свое время сбежала уже через год, - уж лучше нервопоедающая беготня по собеседованиям, чем нары за умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами, к которому я была близка как никогда. :) Но чтобы столько лет расшаркиваться перед таким гадостным дедулей, утешаясь разве что тем, что передразнивать его за спиной... не, Стирпайку определенно нужно выдавать молоко за вредность. С такой работой время от времени травить соседей мышьяком не преступление, а жизненная необходимость. Уж как его Баркентин поливает, это такое устное народное творчество, что просто держись. Даже зрители, которые чтят уголовный кодекс, и те начинают сомневаться в том, что священность человеческой жизни это безусловная аксиома, и свистящим шепотом подсказывают Стирпайку фирменный рецепт жюльена из бледных поганок.

Однако при всей своей нездоровой амбициозности Стирпайк прекрасно соображает, что скоро сказка сказывается, но не скоро дело делается, и обителям замка нужно время, чтобы привыкнуть к нему, как к неизбежному злу, а пока как-то непохоже, чтобы они прониклись к нему хоть сколько-нибудь теплыми чувствами. Видимо, естественная кончина старичка секретаря устроила бы его как нельзя лучше, тем более что старичок был древним старичком еще 17 лет назад, там что не просто "едет с ярмарки", а практически уже приехал, а у него самого в тридцать с копейками еще впереди полно времени, чтобы поцарствовать всласть.

Но... человек предполагает, а там наверху располагают и нас не спрашивают.... Увлекшись замысловатыми оскорблениями, старичок проговорился, что у него есть сын, которого он собирается призвать, чтобы передать ему свои знания и права (небольшое, но интересное отклонение от книги, где как раз Баркентин был неожиданно всплывшим сыном прежнего Хранителя ритуалов, задохнувшегося в дыму во время пожара в библиотеке, и именно он своим появлением слегка разочаровал Стирпайка, который скромно надеялся, что в благодарность за услуги пожарника ему предложат вакантное место. В фильме он объединился в одного персонажа. В общем, из расчетливого типа, у которого все пакости в органайзере были расписаны на много лет вперед, в фильме образовался на редкость импульсивный злодей, которого только угроза пополнения в рядах врагов столкнула с печи).

Лицо у Стирпайка после оглашения столь "благих" вестей вытянулось, позеленело, и на нем стала заметна активная работа мысли - в уме он подсчитывал, сколько лет может быть дедушке Баркентину-младшему, если дедушке Баркентину-старшему на вид лет триста, но скачет он, как заяц на батарейках энерджайзер, и, главное, успеет ли он поруководить Горменгастом, не прогибаясь под самодурство посторонних дедушек, если будет терпеливо ожидать результатов естественной ротации кадров. Прикинув, что долголетие начальника наверняка унаследовал и его потомок, так что лет тридцать придется сдувать пылинки с нового дедули, который наверняка обладает еще более разнообразным словарным запасом и неистощимой фантазией по части ругательств, чем его папа, Стирпайк справедливо рассудил: "Я не доживу, у меня работа вредная" и перешел к плану Б.

Сам Баркентин, заметив, что ему удалось, наконец, задеть своего помощника за живое, испытывает огромный душевный подъем. На радостях он тут же усаживается писать письмо: "г-ну Баркетину-младшему, дом престарелых Горменгаста, 7-я палата. Дорогой сын! Скорее приезжай! Не пожалеешь, будет весело. Достаю Стирпайка уже 16 лет и мне до сих пор не надоело. Твой любящий папа. "

Но Стирпайк уже расчехлил шпагу, заботливо облизнул ее, чтобы не занести инфекцию (это я вовсе не прикалываюсь...) и подкрался к старику со спины. И вот страшная месть свершилась...

Пока убийца развлекался, играя с беспомощной жертвой, как кот с мышью, раненный старик громко звал на помощь и пытался встать...

От вида испуганного и разъяренного Баркентина Стирпайк сразу повеселел, настроение у него наладилось. Он уже видел воочию, как близкий его поваренковскому сердцу завет Ильича "каждая кухарка может управлять государством" перестает употребляться только в переносном смысле.

Как выяснилось, с бурной радостью это он поторопился. Пословицу "не рой в яму другому, сам в нее упадешь", Стирпайк прочувствовал на собственной шкуре, не только в эту яму шлепнувшись, но и налетев на оставленные там грабли.

Сначала сгорело письмо Баркентину-младшему...

Затем свечку поднесли под бороду старого Секретаря, которая мгновенно вспыхнула...

Только Баркентин оказался сознательным, как пионер-герой. И из последних сил кинулся он на обидчика и вцепился в него мертвой хваткой. В фильме все тут так быстро промелькнуло... эту сцену рекомендуется читать, автор не жалеет подробностей, которые хорошо дополняют происходящее на экране.

Стирпайк отцепиться от Баркентина не смог и прыгнул вместе с ним в окно - под стенами Горменгаста протекал ров с водой (от кого, интересно, защищались, про войны вроде не слышно, да и вообще нету ж в мире ничего, кроме Горменгаста...)

Живой факел рухнул с верхних этажей замка в воду. Красиво горят... :( Под водой Баркентина удалось отцепить и утопить. Такие вот мраки.

Стирпайк кое-как выполз на берег, представляя из себя печальное зрелище, которое даже жалко капсить. Сбылась мечта идиота - Графиню волнует одно: кто будет

заведовать ритуальной службой

новым Хранителем Ритуалом, без которого Горменгасту никоим образом не обойтись, а Стирпайк единственный, кто в этом разбирается (не то, чтобы так сложна наука, насколько я понимаю, сколько зубрить ее примерно так же увлекательно, как готовиться к экзамену по политэкономии, и все делают вид, что их скромному разуму это неподвластно).

Доктор обещал вернуть Графине все, что останется от свеженазначенного Секретаря, неделек через несколько и в не совсем эстетичном виде... Дальше идет легкий логический провал, который заполняется подробностями из книги, но все же на мой нескромный взгляд просится быть озвученным и в фильме. Доктор восхищенно рассказывает графине о героической доблести Стирпайка, который с риском для жизни пытался спасти несчастного Баркентина, который был так неосторожен, что сам себя поджег. Возникает вопрос, с чего доктор это взял, не очень-то очевидно предположение, что покойному Хранителю ритуалов настолько чужды были меры противопожарной безопасности, что он размахивал бородой над горящей свечкой. Поскольку тут все довольно аккуратно идет по книге (разве что происходит несколькими годами раньше, но это уже условности) придется найти у Пика соответствующая главу и обнаружить, что версию успел озвучить сам Стирпайк, такой живучий и шустрый, что прямо-таки на смертном одре сочинил и выдал на гора трогательную легенду. Не поверить было трудно - кому придет в голову, что в таком жалком виде он все еще способен складно врать.

Пока пациент бредил, доктору удалось подслушать кое-что занимательное. "С близнецами будет пять", - бормочет Стирпайк, а доктор задумчиво хмыкает, предчувствуя, что за бессмысленной на первый взгляд обмолвкой нечто кроется. Впрочем, для нас-то не тайна, кого сосчитали.
Вот она, истинная причина безвременной смерти няньки Слэгг! Чтобы вернуться на стезю книги, и выйти на ключевую фразу, понадобилась пятая жертва.
Баркентин в книге состоит из него самого и его отца, который скончался при пожаре в библиотеке много лет назад, став таким образом первой жертвой. Теперь счет сходится, книга: Баркентин и его отец, Кора-Кларисса и граф Гроун; фильм: граф, няня, Баркентин и близнецы. Совестливый человек, оказывается, наш Стирпайк, графа мог бы и вычеркнуть, тут все ж филины помогли довершить дело.

---
А Тит все еще учится в школе... (Сколько ж лет они там учатся, ужас! Или Тит много раз оставался на второй год?)

Его одноклассники подросли и область шалостей у них сместилась в сторону здоровых молодежных интересов - просмотра американских комедий про озабоченных подростков и изображения своего учителя и его дражайшей супруги в несколько нескромном виде. Учительский портрет в жанре ню передали Титу в надежде хоть немного повеселить его унылую светлость.
Жизнь в браке, да еще и с Ирмой, отучила Беллгроува спать на ходу, так что оживленное шевеление в рядах учащихся он заметил и решил присоединиться к просмотру шедевра юношеского творчества. Однако Тит играл в агента 007 и лишил его этого приятного развлечения, сжевав и проглотив рисунок. За это Тита поставили в угол. Наказали. Умиляюсь и хочу в Горменгаст, где еще главу государства поставят в угол за поедание порнопродукции!

В это самое время в сторону класса двигалась инспекция

из районо

из вездесущего Стирпайка, который от вредности характера взял и всем назло выжил, и его вышибал (которые не произнесли за все время ни единого слова и вообще выглядят как-то гнетуще, сразу хочется обойти их десятой дорогой).

He's here, The Phantom of thе Opera....

Наконец занявший вожделенную должность (хотя венец стремлений, конечно, носить корону Горменгаста... но все в свое время), Стирпайк осчастливленным не выглядит. За продвижение по службе пришлось дорого заплатить. Добрые кинематографисты хоть оставили ему целый кусочек физиономии, Мервин Пик не был так щедр. Пожалели небось актера, столько грима на него изводить. Или зрителей, которым на результат гримерских трудов любоваться.

Пока наказанный Тит уныло смотрел в окно, мечтая о свободе (не учиться в школе, не делать зарядку, не чистить зубы и не слушаться маму), инспекция незаметно просочилась в класс. Профессор, увидев Стирпайка, проявил чудеса мимикрии - тут же слился со стеной и притворился учебным муляжом. Строг новый начальник - такой не даст сладко поспать за кафедрой вместо чтения лекций, что, конечно, возмутительным образом нарушает учительские конституционные права и душит ростки свободы прямо-таки на корню.

Услышав шуршание Стирпайка за спиной и приписав звук новым шалостям своих товарищей по несчастью учебе, и так пострадавший из-за юных портретистов и оттого нервный Тит бодро, но грубо предложил тому, кто за спиной, заткнуться. Правда, оглянувшись, он сделал очень большие и круглые глаза - позади затаился вовсе не приятель-шалун, а большой начальник, сам Хранитель Ритуала, который как бы это сказать... в общем, который "воплощал столь ненавидимые им власть и удушение всяческой свободы"(с)(книга).
Профессор Беллгроув зашипел на Тита, чтобы тот извинился (должно быть, Стирпайк еще и педсоветы устраивает с разбором полетов, подозрительно шелковые стали учителя). Но Тит, дико гордый своим неповиновением, извиняться отказывался.

Процитирую еще немножко, потому что своими словами одобрительно поаплодировать Титовому поведению у меня выйдет плохо: "Принести извинения значило подчиниться. Тит всеми глубинами своего существа ощущал, что не должен спускаться с высоты положения ни в прямом, ни в переносном смысле. Перед лицом опасности, перед лицом того, кто воплощал ненавистную гадкую традицию, перед этим человеком с изувеченными красными руками, вздернутыми сутулыми плечами он должен выстоять и остаться на высоте. Он должен держаться изо всех сил за рваный край скалы, куда зашвырнула его судьба, и спуститься на землю лишь после того, как будет одержана победа и он сможет ликовать, радуясь своему триумфу; он должен знать, что он, переборов страх, не опустился на колени перед человеком, замешанным из совсем другой глины. Он должен показать превосходство, данное ему от рождения."

Ну не знаю, что он там должен был показать, а как по мне - грубияном наш граф вырос. Поздно мама познакомила его с ремнем.

Выражение лица "как вы мне все ненавистны", которое Стирпайк проносил три с половиной серии подряд, начало постепенно сменяться на выражение "как
же вы все меня достали" - и правда, семнадцать лет непосильных трудов, расшатанная нервная система, изуродованная физиономия и никакой личной жизни - и в результате опять посылают.

Президент и премьер Граф с секретарем все никак не договорятся... Стирпайк с воистину безграничным терпением втолковывает Титу, что оскорбляя его, Тит оскорбляет традиции Горменгаста, так что покушается на святое. В отличие от покойного Баркентина, он не машет костылями и не орет, но юный граф как-то сердцем чует, что лучше бы орал, а то как-то подозрительно. Тит дуется и ворчит - ему категорически не нравятся ритуалы. "Моя хата с краю, ваши ж предки постарались, так что все претензии в небесную канцелярию", - разводит руками Стирпайк, честно хлопая глазами. Хотя мы пороемся в первоисточнике и выведем его на чистую воду - Стирпайк потихоньку украшал ритуалы Горменгаста собственным творчеством, что с учетом его богатой на мелкие пакости фантазии сулило Титу нескучное времяпрепровождение в виде сугубо традиционных прогулок над бездной, по сгнившим лестницам и под полуразрушенными балками, грозящими вот-вот обвалиться.

Хм, только сейчас заметила, а свечи-то в кабинете исчезли, а образовались настольные лампы. Забавно. Мне все равно, откуда в Горменгасте электричество, на то он и фантастический Горменгаст, а деталь радует, потому как согласуется с книгой, где Стирпайк нажил неслабый невроз на почве свечек и прочих огнеопасных предметов, а это напрямую связано с дальнейшим развитием сюжета.

Поныв над душой у Стирпайка и не добившись поблажек (полцарства потому что надо было предлагать, а не так, в пространство бурчать, что он не дрессированная обезьяна), Тит направился жаловаться Фуксии на свою тяжкую королевскую участь. Фуксия почему-то не бросилась его жалеть и гладить по головке, обещая отругать этого противного Стирпайка, а рассудительно заметила: "Чего пристал к человеку, не видишь, он на работе. Мы ему, между прочим, жалованье платим из королевской казны, чтобы он тебе голову морочил. А раз деньги уплочены, надобно отсидеть". Заодно напомнив неблагодарному Титу, как еще младенцем Стирпайк героически спас его от пожара (который сам и организовал), а потом рискуя жизнью пытался спасти Баркентина (которого сам и поджег), принцесса пожала плечами и вернулась к важному занятию, требующему полной сосредоточенности - к надеванию сережек.

Пожалев как следует себя любимого, щедрый на сострадательные монологи Тит начал жалеть Фуксию, такую несчастную в Замке, всеми позабытую, предоставленную своим несбыточным мечтам. Фуксия немедленно заинтересовалась чем-то на полу, так внимательно, что зрители заподозрили неладное....

В целом беседа протекала мирно... поначалу. Тит, привычно поругивая Стирпайка, благодушно наблюдал за манипуляциями Фуксии, которая к тридцати годам обрела наконец вкус к блестящим побрякушкам от Сваровски и прихорашиванию у зеркала. Он уже достаточно взрослый, чтобы сложить два и два - сестрица старательно пудрит носик, следовательно, сестрица собралась на свидание... И тут у Тита начинает дергаться левый глаз, ведь встречаться Фуксии в замке абсолютно не с кем, кроме... кроме... Аааа! Кроме Стирпайка!! И ближайшие пять минут Тит самозабвенно носится по потолку, оглашая воздух криками ужаса, а зрители начинают беспокойно вертеть головой, обиженно вопрошая: "А мы? А нам?", потому что от них тоже скрыли принцессины похождения. Успокоиться и смириться им удастся только разобравшись, что Фуксия девушка не продвинутая, так что без нас дело не продвинулось дальше романтического чтения стихов при луне.

Фуксия твердо стояла на страже интересов злодейского Секретаря и даже заявила, что верит в равенство, но свободолюбивый Тит этого высокого порыва не оценил, так как искренне верил, что равенство это когда ему можно, когда удобно, быть графом, а когда неудобно, быть кем-то попроще, и брат с сестрой рассорились.

Пришлось Титу идти жаловаться Флею, а что поделать - он кому не пожалуется, никто не хочет вникнуть, как на самом деле тяжело и нудно быть графом. Более сочувственного ответа, чем "Нам бы твои проблемы, граф Гроун" ему пока ни из кого вытрясти не удалось.

Старый Флей оказался настоящим другом: он согласился, что Стирпайк гад, пролив бальзам на израненное сердце графа, с удовольствием настучал на Фуксию, замеченную в походах налево, поводил Тита по каким-то паутинным джунглям, и вывел его к карте, составленной из подшивки газеты "Искра" за 1901 год, которую Стирпайк обычно читал на ночь, не догадываясь, что для успеха его планов было бы куда полезнее почитать что-нибудь более приземленное, хотя бы произведения маркиза де Сада.

Приговор вынесли заочно: Флей заявил, что Стирпайк убил Баркентина, ему это известно ну просто совершенно точно. Еще не утративший иллюзий юности, Тит заикнулся о доказательствах, но Флей строго объяснил - убьем его, вот тебе и все доказательство. "Годится, - понравился Титу план. - Просто, складно, легко запомнить(с)".

Ну а Фуксия отправилась на свидание...
Убежденную фантоманку Фуксию мужчины без шрамов категорически не привлекали. Но, набравшись терпения, она по горменгастскому обыкновению дождалась, пока незадачливый поклонник приведет себя в соответствие ее нестандартным вкусам.

Встречаться на фоне звездного неба было исключительно романтично, но, видимо, Стирпайк наконец догадался сдать газету "Искра" в макулатуру, откуда ее и извлек запасливый Флей, и почитал на сон грядущий воспоминания Казановы, почерпнув оттуда множество полезных знаний. "А у меня тут как раз комнатка приготовлена, - скромно доложил он принцессе, - там можно с бОльшими удобствами, чем на крыше,

применить новые знания на практике

побеседовать о прекрасном".

Любопытственная ситуация вырисовывается со следующей сценой. Внимание, ляп! :) Что интересно, на русскоязычном диске ее нет. Когда исчезли эти две-минуты в середине серии - при дубляже ли, или опомнились режиссеры/сценаристы, что с шумным плеском сели в лужу, и сами позже ее вырезали, мне не известно. Хотя и жутко любопытно.

Доктор и графиня убиты наповал: принцесса Фуксия, оказывается, склонна к написанию виршей сомнительного содержания! И без особого труда просчитывается тот, кому поэтический опус посвящен...

Сцена основана на похожем эпизоде книги, с той разницей, что в фильме стих у Фуксии нашли, а в книге она сама отдала тетрадку доктору, не потрудившись вырвать компрометирующую страницу, как будто сама хотела поделиться с ним своей маленькой тайной - кажется мне, так оно и было. И доктор в книге секрет ее сохранил.

В книге этот момент уместный и жутко трогательный. Фуксия разумная девушка, но она так устала ждать принца и настолько оторвалась от реальности, что придумала себе образ, в который ей не стыдно было влюбиться. Женскому полу, конечно, свойственно смотреть на предмет своей любви сквозь розовые очки и приписывать несуществующие достоинства... но Фуксия всех оставила далеко позади. Обезображенное лицо в ее видении стало просто необычным, а ухищрения, к которым она не так давно и сама относилась настороженно, преобразились в героическую доблесть...

How white and scarlet is that face!
Who knows in some unusual place
The colored heroes are alight
With faces made of red and white (с)

Тот русский перевод, что у меня имеется, сделал из Фуксии совсем уж "я поэт, зовут Незнайка...".

Белым и алым лицо горит,
Кто знает, где герой сокрыт?
В сиянье мужества и славы
Грядет спаситель каменной державы. (с)

Попадался вариант чуточку поприличнее и ближе к оригиналу, но его по памяти могу переврать, а найти не могу. Как-то так:

Как лицо это ало и бело!
Но быть может в туманной дали
Обитают герои, отчаянно-смелые
И их лица алы и белы. (с)

Ну тоже не Пушкин, но не поэтическими талантами сильна Фуксия. Нестандартно мыслящей девушкой была наша принцесса. Удивительное дело - вон сколько добрых фикрайтеров сочиняло прелестных барышень для безобразного Призрака оперы, разве хоть кому пришло в голову заставить их воспевать его непрезентабельную внешность, щедро украшенную шрамами. В лучшем случае барышни изрекали мужественное: "Это не имеет значения". Ну или сострадательно капали на пол слезами. Но оды, кажется, никто не слагал. На такое только Фуксия способна.
Способна в книге, по крайней мере, потому что в фильме придется сделать вид, что этого эпизода, который мне так нравится, не было. Померещился. А был сразу следующий, который ему категорически противоречит, потому как в книге-то Стирпайк не был фаном сэра Ллойда Уэббера и не косил под Призрака Оперы, застенчиво прикрывая личико кусочком пластмассы, а очень даже свободно расхаживал в натуральном виде, разве что выбирая время для свиданий, когда потемнее, а то все-таки зрелище не для слабонервных. А в фильме, как ни увы, ничего подобного не могло быть написано принцессой Фуксией, потому что, как выяснилось буквально в следующем эпизоде - новая внешность кавалера была для нее сюрпризом. То есть она догадывалась, что просто так маски не надевают, но догадывалась как-то очень теоретически.

Обсудив личную жизнь ничего не подозревающей принцессы, графиня помрачнела, а доктор неожиданно вспомнил, что ему тоже есть, о чем рассказать. Графиня без видимого воодушевления прослушала об оброненном Стирпайком в бреду "С близнецами будет пять" и недоверчиво зыркнула на собеседника. Правильно истолковав услышанное, доктор попытался на пальцах сосчитать жертвы, но считать до пяти оказалось трудно, получались либо лишние трупы, либо недостача. Так что графиня отослала его считать покойников в свободное от выполнения своих придворных обязанностей время.