Приют святого Торквемады (original) (raw)

Свобода. Либерализм. Реформы.

Кого благодарить-то, что мы были на десять лет младше мертвой зоны?

Спасибо кому сказать, родителям, их родителям, судьбе? За то, что наши биографии не лягут в один стол с биографиями сторчавшихся музыкантов, зарезанных наркоманов? Еще точнее, никогда так и не будут написаны эти биографии.

Путь по лестнице на третий этаж школы был самым долгим в жизни. Детское сарафанное радио ничем не хуже взрослого – все уже были в курсе, что по телевизору показывали мой дом. Ты видел? Ты знал? Конечно, видел и знал. Не знал только, как реагировать на все это. Мне всего-то десять лет.

А Максу было тринадцать. Смешно, что до сих пор я воспринимаю его как человека старше себя, хотя давно уже перегнал в возрасте. Высокий, астеничного телосложения с копной волос и хитрой ухмылкой. Фамилии даже не вспомню, нам они тогда не нужны были. Просто Макс.

Харизматичный лидер небольшой тусовки, резко отличающейся от основного населения двора. Родители Макса не пили, мебель из его дома никто не продавал – этого было достаточно, чтобы считаться интеллигентной семьей. Правда, отца его мы никогда не видели, жил он с мамой. Хулиганистый такой, в футбол отлично играл. Бывало, обижал меня, конечно, по глупости, но я ему все прощал.

Игры в квадрат посреди припаркованных машин продолжались до темноты или до начала «Секретных материалов», одно из двух. А начинались прогулки с долгого вглядывания в его лоджию с одним разбитым стеклом – когда там Макс выйдет, перестал ли он уже к подружке клеиться с третьего этажа?

Скорая у того подъезда появлялась довольно часто, бабушка там жила старенькая. Очередному приезду никто не удивился. Я ничего плохого не заподозрил даже когда милиция домой пришла у родителей спросить, не слышали ли чего. Поэтому новость пришла из телевизора. Из того же, из которого каждый день говорили про свободу, либерализм и реформы. И убийств тоже много показывали.

Говорили, что маму его сразу зарезали, а Макс получил удар ножом и выбежал из квартиры.
Говорили, что истекающий кровью 13-летний пацан умудрился доковылять до третьего этажа и рухнуть у двери. Говорили, что это не ограбление никакое, а просто папа кого-то очень крутого серьезно кинул. Это ведь твой дом был в телевизоре, говорили. Видел?

Первое знакомство со смертью. Ни слез, ни понимания. Общая с пацанами истерика будет на следующий вечер. Мы будем сидеть на крышах уродливых гаражей, смеяться и стыдиться этого. А тогда не было ничего, просто больше не было Макса. И двора, в общем-то, тоже не стало.

Те двадцатилетние, что помирали пачками тогда, подгнивая изнутри, их было не так жалко. Они, в конце концов, сами делали свой выбор. Пиздец был создан руками их родителей и прародителей, но окончательный приговор они объявляли себе сами. А мы были от этого защищены оболочкой радужного детства. Макса вот только задело по касательной серпом уебищного времени.

Четырнадцать лет назад. Смешно, что до сих пор я воспринимаю его как человека старше себя. Когда-то кто-то вспоминает ностальгическое облако тегов того периода – киндер-сюрпризы, «Звездный час», реформы, «Секретные материалы» – я среди прочего помню его лицо. Может быть, в девяностых была свобода. Но что точно там было, так это смерть – на каждом шагу, в каждом подъезде. Практически в каждом дворе спального района можно было организовывать маленькое кладбище между песочницей и радугой. И отнимать из второго четырехзначного числа первое, чтобы получить в остатке совсем чуть-чуть.

Может и нашим камням там стоять, если бы не детство.