socionik_practi (original) (raw)

На самом деле очень хотелось бы услышать ответ на сказку, потому как по всем тестам выхожу Наполеоном, но в разговорах на дистанции или в письмах, или вообще издалека кажусь Гамлетом, как замечали знакомые.

Его никто не зовет. Даже не помнит его имени. Разве зло подзывают, чтобы накормить? Разве злу можно делать какие-то поблажки? Вряд ли - так думают люди, они все переходят на другую сторону улицы, если в облаке дымной пыли появляется его высокий тонкокостный, острый силуэт, весь слишком прямой и одновременной слишком изогнутый, будто он состоит из сплетенных проволочек. Если бы люди могли, они даже бы переходили на другую сторону планеты, стремясь оставаться на 40градусной жаре круглые сутки. Они никогда не смотрят ему в глаза. За что смотреть злу в глаза? Чтобы оно видело их страх? Или уродливое пристрастие, льстивые улыбки и широко открытые, будто остекленевшие взгляды. Женщины спешно прикрывают ладонями глаза детям, держатся как утопающие за буйки. Защити меня, господь, избави от лукавого, отведи глаз недобрый..

Зло могущественно. Разве не он разрушил один из городов всего лишь щелчком своих пальцев? Разве не он дотронулся до почтенной вдовы, когда та пролила ему под ноги воду, совсем нечаянно, когда у нее затряслись руки, и та мгновенно упала замертво, и сердце ее остановилось навсегда? Разве за ним не остались полосы штормов, выеденные белесые пятна после градов на полях, разрушенные дома.

И никто не в силах увидеть, как он идет, медленно, опираясь на свою трость, размеренным шагом. Но лишь потому что только так он в силах сберечь силы, чтобы добраться до вожделенной тени, и там, он, худой и острый, сложенный, свитый из сотни железных проволочек, некрасивый, усталый, сидит сгорбившись, обхватив себя руками за плечи, будто это поможет ему от всепоглощающей жары, в которой тает и плавится даже асфальт, не то что зло. И едва дышит, хрипло кашляя, и на белоснежном платке остаются черные пятнышки.

И никто не видит, как к нему, спрятавшемуся в тени, черному, чужеродному в этом море желтых, оранжевых, белых, карамельных красок, подходит кто-то, и сам он не видит, и удивленно поднимает вверх голову, когда сверху на него, по волосам, лбу, щекам, подбородку, черным плечам льется холодная прозрачная вода, он видит только алое платье. Яркое, алое, как сок гранатов, и руки в родинках, и чувствует настоящую радость, и улыбается, и плачет одновременно, черными слезами, а по нему, жаркому и дымному, течет холодная вода.

Его никто не зовет. Никто не помнит его имени. Он бредет по земле, стараясь прятаться в тени, худой и измученный, вечно-бледный, потому что солнце скорее испепелит его, чем одарит теплом, он собирает человеческие души. Дотрагивается до земли, и там, вместо яркой и блестящей зелени, остаются белесые пятна гнили, от его дыхания умирают деревья и цветы, от его прикосновений в реках со дна подымается ил, и воду больше нельзя пить. Он берет человека за руку, и тот умирает. Его боятся, его ненавидят, его презирают, и иногда он дотрагивается до людей из мести, злобы, ответной ярости, которая кипит в нем вместе с раскаленным багровым шаром Солнца. Он забирает стариков и детей. Здоровых или больных.

Но с тех пор он никогда не дотрагивается до девушек в алом.

И сотню лет спустя он сидит рядом с нею, обнимая, целует обожженные руки в родинках, поддерживает ее, когда ноги ее плавятся на адских углях, и алое платье горит, превращаясь в пепел, и шепчет - потерпи, моя хорошая.. Нам осталось совсем немножко..