Когда Анна Каренина изменила мужу? : Лев Толстой в зеркале советской пропаганды (original) (raw)

1. Наткнулся на заметку тов. sophia_picus Месть Анны Карениной (не знаю, впрочем, с чем связано её написание), ну и, слово за слово, Википедия-Шмикипедия, возникло любопытство по поводу этого знаменитого романа, который я, к стыду своему, до сих пор даже не открывал. Мои смутные ассоциации с ним состояли в том, что, по общепринятому мнению, поражённая любовью замечательная женщина подверглась остракизму со стороны бездушного мужа и бессердечного общества, каковые и вынудили её совершить самоубийство. Тут, как говорится, статьей попахивает -- не в журнале, конечно...

Однако, с присущей мне научной любознательностью, решил я препарировать роман путем извлечения из него любовной линии Каренина-Вронский. Множество других персонажей, в большинстве, почему-то, с английскими прозвищами, интереса пока не вызвали. В общем, решил я выудить описание возникновения фатальной страсти Карениной к Вронскому вплоть до их, как я предполагаю, соития, произошедшего всего-то через какие-то 30 с небольшим страниц и описанного крайне витиевато:

То, что почти целый год для Вронского составляло исключительно одно желанье его жизни, заменившее ему все прежние желания; то, что для Анны было невозможною, ужасною и тем более обворожительною мечтою счастия, – это желание было удовлетворено.

К моему удивлению, оказалось, что всё это описание уместится на 2-3 страницах -- не густо для завязки такой душераздирающей интриги.

Как охарактеризовать влечение Вронского к Карениной, и наоборот? Заметим, что они были почти незнакомы друг с другом до соития, поскольку общались до этого исключительно в свете, на виду. За что Каренина полюбила Вронского? Как писал сам автор в своих заметках о Вронском, -- «Твёрдое нежное лицо. Покорные и твёрдые глаза, просящие любви и возбуждающие любовь» -- и это всё, что требуется, чтобы потерять голову, совесть и жизнь?! Маловато будет...

Тут уместно сослаться на мой скромный труд Анатомия мужской влюблённости, в котором, несмотря на название, первый абзац применим и к мужчинам, и к женщинам:

Я определю влюблённость как маниакальное влечение к малознакомому потенциальному половому партнёру. Слово маниакальное не следует считать обидным: мне самому случалось быть умопомрачительно влюблённым, и это одно из самых ценных и волнующих воспоминаний моей жизни; это слово следует рассматривать как нейтральный, если угодно, медицинский термин.

Очевидно, именно отсутствие более или менее детального знакомства друг с другом позволило героям так увлечься с роковыми последствиями, которые легко можно было бы предвидеть. И увлечение это выглядит имеющим вполне биологический характер: со стороны Карениной -- примативная женщина закономерно подпала под чары альфа-самца, со стороны Вронского -- неуёмное желание оплодотворить красавицу (см. выше цитату из романа), интерес к которой немедленно пропадает после удовлетворения зова плоти.

Однако, мне могут возразить: "Любовь зла, и, когда она поразила человека, он уже ничего не может поделать со своей одержимостью." Это совершенно верно, инстинкт невозможно подавить разумом, но разум, однако, может предупредить возгорание пагубной инстинктивной страсти. В самом деле, не влюбилась же Каренина во Вронского с первого взгляда? Если так, она могла запретить себе развитие отношений, как только она почувствовала зарождение неуместного полового влечения. Таким образом, Каренина изменила мужу тогда, как она не поставила себе этот запрет, то есть задолго до соития, бывшего уже неизбежным следствием той беспринципности, которую она допустила вначале. Тут уместно вспомнить:

Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем,

что вполне приложимо и к женщинам тоже.

Очевидно, этот роман -- один из многих, льющих воду на мельницу тезиса о том, что любовь может оправдать всё: отказ и от формальных обязательств, которые накладывает брак, и от обязательств неформальных, которые накладывают порядочность и дружба с супругом. А дружба эта, очевидна, была:

Но для него, знавшего её, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякую свою радость, веселье, горе она тотчас сообщала ему, – для него теперь видеть, что она не хотела замечать его состояние, что не хотела ни слова сказать о себе, означало многое. Он видел, что та глубина ее души, всегда прежде открытая пред ним, была закрыта от него.

В результате доминирования этого тезиса в современной культуре нашей страны считается, например, вполне допустимым оставить беременную жену с семью общими детьми ради возникшего внезапно большого чувства к другой особи женского пола.

Поразительным образом, гениальный Толстой совершенно не понимал природы сексуальности, что заметно уже в "Анне Карениной" и вопиюще в "Крейцеровой сонате", как и в дневниках его несчастной жены. Я пишу это не с чувством превосходства по отношению к непререкаемому авторитету, а с изумлением: как такое было возможно?!

2. По иронии судьбы, с легкой руки тов. Ленина, написавшего статью "Лев Толстой как зеркало русской революции", от которой, наверное, писатель не раз перевернулся в гробу, Толстой был занесён в пантеон пролетарских писателей и, естественно, был включен в советскую школьную программу по литературе. Однако даже я, бывший очень любознательным и добросовестным школьником, "Войну и мир" не осилил. Очевидно, нам, советским школьникам, предполагалось извлечь какую-то мудрость из этого титанического труда -- что-то вроде важности любви к Родине и понятия о войне как абсолютном зле. Допускаю, что эта мудрость там есть, но как выудить её, продираясь сквозь многотомные дебри франкоязычного быта русской аристократии, к которой мы не могли бы усмотреть никакого нашего отношения даже при самой буйной фантазии?

Но, сказавши "А", говори "Б" -- советская пропаганда почувствовала себя обязанной позиционировать Толстого как великого созвучного нам писателя и великого человека, очевидно, следуя принципу "Верую, ибо абсурдно".

По иронии судьбы, я взялся критиковать классика столь же нелицеприятно, сколь он критиковал Вильяма классика нашего Шекспира...