Один день в Белграде (original) (raw)

Хостел находился в самом центре старого Белграда. Если встать лицом к его воротам, то возникала забавная метафора. По правую руку пролегала улица Гаврилы Принципа, а по левую принимала гостей кафана «Югославия». Если встать к воротам спиной, то взору открывался маленький переулок, но тогда метафора пропадала.
Я проснулся утром от того, что из раскрытого окна нещадно припекало солнце. Во рту было сухо, в голове пусто. Очень хотелось поспать ещё часиков восемь. Я приподнялся на локтях и осмотрел комнату. На полу были рассыпаны монеты. В основном сербские динары, но встречались и российские рубли. На кровати у стены лежал Данил Данилыч, его шея была согнута под неестественным углом. Я часто встречал подобное ранее и называл «плацкартным синдромом». У стены на тумбочке стояла бутылка минеральной воды «Князь Милош». Я встал с кровати, дошёл до тумбочки, взял воду и вернулся обратно. К босой ноге прилипла монета. Я открыл минералку и сделал несколько глотков. Потом отлепил монету. Монета была отечественной.
- Допустим, ты уронил на землю мелкую денюжку и тебе лень за ней нагибаться. Почему рубль можно не поднимать, а копейку нужно поднять обязательно?
- Ммм? – отозвался Данил, не открывая глаз.
- Потому что на копейке изображён святой Георгий Победоносец, - ответил я и выпил ещё воды. В таком состоянии меня было не заткнуть. Я озвучивал всё, что лезло в голову, а лезло в два раза больше обычного. «Князь Милош» немного рассеял туман и я вспомнил события вчерашнего дня. У меня был день рождения, мы ездили в город Нови Сад.

- Теперь моя жизнь делится на «до» и «после». Юность осталась на другом берегу Дуная, в баре «Лагер энд вайн». Или где мы там вчера пили.
- Ммм? – отозвался Данил. Он мог бы спать ещё два часа, прежде чем солнце доберётся до его кровати, поэтому надеялся, что я уйду. Я это знал.
- Помнишь Пчёлкина? У него с похмелья всегда болела голова. И в какой-то момент ему показалось, что она стала болеть сильнее обычного. Пчёлкин обмолвился об этом жене, жена отправила его к врачу, врач отправил на томографию, там нашли опухоль. Ему ещё не было тридцати, поэтому он попал по квоте на бесплатную операцию. У него из затылка выпилили квадратный сантиметр черепа, опухоль удалили, но сантиметр назад не вставили. Осталось мягкое место. Его дочь об этом узнала и теперь хочет ткнуть в это место карандашом, потрогать папин мозг. Не ребёнок, а сущий дьявол. Поэтому Пчёлкин всегда сидит за столом спиной к стене. О чём я? А я теперь по возрасту не попадаю в эту квоту.
- Б*я, надо вставать? – спросил Данил и открыл глаза. После такой истории не один нормальный человек не смог бы заснуть. Я на это и рассчитывал.
- Надо. Сегодня ответственный день. Надо многое успеть. Купить билеты в Черногорию, футболку Белградского синдиката и еду в дорогу. И не угореть, как вчера.
Главным и единственным сотрудником хостела был Мирослав. Мирослав заселял и выселял гостей, собирал, стирал и развешивал бельё, мыл полы, выносил мусор, отвечал на десятки вопросов, заваривал кофе и приносил завтраки. На кухне шёл ремонт, поэтому каждое утро Мирослав шёл на рынок и покупал готовую еду в местных лавках. В первое утро он притащил огромные калачи, необъятные булки с сыром и что-то ещё подобное, к чему мы не притронулись. В этот раз под полотенцем с пометкой “russian” нашёлся йогурт, печенье и ломтики арбуза.
Впрочем, следует упомянуть, что помощник у Мирослава всё же был и его звали Дэниэль. Это был толстый парнишка из Италии, который заехал в хостел как турист, но вскоре стал его работником на летний сезон. Дэниль практически ничего не делал, в основном он ходил за Мирославом и запоминал, как и что делает этот трудолюбивый серб.
После завтрака мы отправились за билетами на поезд до города Бар, что в соседней Черногории. Кратчайший путь к вокзалу пролегал через парк Луки Человича. Парк был наполнен сирийскими беженцами. Мы проходили здесь так часто, что я составил примерный распорядок их дня. Спали они под открытым небом, завернувшись в мешки и одеяла. Лишь у единиц были палатки. Некоторые лежали на асфальте под навесом парковки, между машинами. Я не мог понять почему, ведь от машин воняло бензином, а сотрудники парковки поднимали их значительно раньше, чем просыпались остальные. Возможно, дело в росе или в чём-то ещё. Поднявшись, все принимались умываться, чистить зубы и справлять нужду. Где-то стояли кабинки туалетов, но многие предпочитали делать это прямо в парке, у ограды.
Трава повсюду была жёлтой и мёртвой, местами вытоптана до сухой пыли. И только в отхожем месте она ярко зеленела на влажной земле. Каждый раз я давал себе зарок не смотреть в ту сторону и всё равно случайно натыкался взглядом на белые плевки зубной пасты или скрюченную фигуру оправляющегося араба. Те, кто уже побывал у ограды, сидели на скамейках и беззаботно болтали. Юноши вертели смартфоны, девушки кокетничали, женщины в хиджабах занимались детьми, мужчины читали объявления на стенде.
- Интересно, что там пишут? – спросил Данил.
- Ну, например: «меняю два места в палатке на одно место на парковке».
- Как вариант.
Днём при жаркой погоде, а она почти всегда была такой, мужчины пытались попасть на курортный остров Ада-Циганлия. Остров находился в черте города на реке Сава. Помимо длинного пляжа и огромного парка, здесь имелись кафе, бары, спортивные площадки и бесплатные душевые. Сирийцы могли здесь помыться, постирать бельё и затем валяться на песке в одних трусах, ничем не отличаясь от остальных отдыхающих. Но полиция пристально следила за пешеходами на мостах и отсекала беженцев. Этот фарс напоминал ситуацию с Евросоюзом в миниатюре. Вечером парк походил на что-то среднее между цыганским табором и рок-фестивалем. Из портативных колонок играла музыка, раздавались пение и смех, по земле бегали круги карманных фонариков. Прохожие обходили парк стороной.
Мне очень нравилась архитектура железнодорожного вокзала, но я мечтал увидеть его в другое время, лет сто назад. Чтобы вдоль тротуара стояли винтажные автомобили и запряжённые кареты. Чтобы у пассажиров были: портсигары, пенсне, цилиндры, фески и веера. Чтобы носильщики грузили роскошные чемоданы. Чтобы нарочный из Стамбула с секретной депешей требовал билет в первый класс. Чтобы мальчишки-газетчики кричали: «Сенсация, убит эрцгерцог! Мир на пороге войны!». Чтобы на путях стояли паровозы, чтобы воздух был наполнен дымом, копотью и скрипом тележек. Но по факту, в жуткой духоте мы отстояли очередь в толпе разноцветных хипстеров. Женщина за стеклом кассы напоминала вышедшую в тираж киноактрису. Одной рукой она вбивала данные в компьютер, в другой держала зажжённую сигарету. Билеты были, но продавать она их отказалась, так это была вип-касса. Мы встали в очередь повторно.
Выйдя из вокзала, я бодро произнёс:
- Тринадцать часов туда, тринадцать часов обратно. Сутки там. Просто супер! Чего приуныл, ты же хотел на море?
Данил не успел нахамить в ответ, потому что к нам подошёл парень с рюкзаком и спросил по-русски:
- Ребят, а вы случайно не алисаманы из Питера?
Я в своём познании настолько преисполнился, что мой внутренний мир воспротивился этой формулировке. Но в Сербии было не до понтов.
- Что нас выдало? – уточнил я, - Жгли фаера? Клеили стикеры? Ночевали в парадной?
- Вовсе нет! – оживился парень, - я просто гляжу, лица знакомые.
Выяснилось, что он проехал всё побережье Черногории и сейчас хочет рвануть куда-то на север. Немного поболтали, распрощались и пошли наверх. С каждой минутой становилось всё жарче. Горизонт плавился в прозрачной дымке. На пути встречались пекарни и уличные кебабы с вертелами, при одном взгляде на которые становилось дурно. Поток мыслей прекратился, я бормотал песенки.
- И все на кипеше, мечут икру как осётр. Кого из нас встретит рыбак Пётр?
- Князь Милош, - поправил Данил, доставая минералку. В этот момент мы шли по улице князя Милоша. Я выпил этой божественной воды и мысли зароились опять: - И все на кипеше, мечут икру как язь. Кого из нас встретит Милош князь?

Случалось вам находить большой подосиновик, а в тени его шляпы, ещё один, совсем маленький? Примерно так выглядит соседство собора святого Марка и Троицкой церкви в парке Ташмайдан. Собор сербский, а церковь наша, русская.
Сначала мы зашли в собор Святого Марка. Как и многие сербские храмы, он поражал великолепием снаружи и аскетичностью внутри. Росписи на стенах отсутствовали, красные колонны подпирали чистые и ровные своды.

У ограды Троицкой церкви я остановился в нерешительности. По сравнению с собором Святого Марка, ворота которого были открыты на три стороны света, церковь выглядела как частная дача. Она была построена в двадцатых годах белогвардейскими эмигрантами, сюда же перенесли прах барона Врангеля, умершего годом ранее в Брюселе. Пока я думал, из ворот показалась матушка. Обернувшись, она сказала кому-то несколько слов по-русски. Я решил с ней заговорить.
- Здравствуйте. Извините, а в шортах можно зайти?
- Можно. – Ответила матушка, окинув меня взглядом – можно зайти, но фотографировать здесь нельзя. Это всё-таки храм, а не музей.
Последнюю фразу она произнесла с нажимом и на полтона выше. Я опешил. Потом ответил: - Спасибо… спасибо, я прямо ощутил себя на Родине.
Внутри пробыл не больше минуты. От Ташмайдана мы двинулись к следующему парку на карте. Это оказался ботанический сад с густыми кронами и питьевыми фонтанчиками. Аллеи были пустынны, немногочисленные посетители стремились в дальнюю часть парка, к искусственному водопаду. Там через пруд были перекинуты мостки, а в прозрачной воде плавали черепахи. Они и не подозревали, что были звёздами инстаграма.

По западной стороне ботанический сад граничил с другим садом, детским. Маленькая игровая площадка была отделена сеткой рабицей. На площадке возились дети, воспитателей не было видно. Два мальчика подошли к сетке и что-то крикнули, когда мы проходили мимо. Я оглянулся на них, но шаг не сбавил. К мальчикам присоединились остальные дети. Все звали нас.
— Они что-то уронили за сетку, - догадался Данил.
Мы свернули с аллеи и подошли к ним. Дети шумели, перебивая друг друга, и показывали вниз, в траву. Мы принялись искать, сами не зная что. Попадалось много игрушек разной степени сохранности. Я поднял формочку для песка. Детей она не заинтересовала. Данил нашёл пирамидку без колец. Снова не то. Наконец, я обнаружил красную гоночную машинку и дети возликовали.
— Я помог сербам! – гордо произнёс я, передав машину в маленькие руки.
— Скорее сербским детям…
— Верно. А дети это будущее. Я помог будущему Сербии.
— Да там как минимум половина босняков.
— Они вырастут и преисполнятся.

Мы вышли на бульвар Деспота Стефана. Иногда по пути встречались вывески «Русская косметика» или «Русские лекарства». Мне казалось это удивительным и забавным.
- Эти вывески определённо меня удивляют и забавляют, - сказал я.
- Представь что перед ними написано «бело-» и всё станет привычным – ответил Данил.
Мы направлялись в фирменный магазин группы Белградский синдикат, я хотел купить там пару футболок. Синдикат исполняет остросоциальный зубодробительный хип-хоп, который я вряд ли бы стал слушать на русском. Слишком они прямолинейны, хотя встречаются и трогательные баллады. Но яростная читка и россыпь знакомых слов в куплетах меня будоражит. Да и сложно представить этих ребят другими, когда в начале истории коллектива стоят такие даты. Первый концерт группы состоялся 21 марта 1999, а 24 марта 1999 начались натовские бомбардировки Югославии. Чужая история всегда кажется простой и понятной, а своя видится сложной и противоречивой.
С бульвара мы свернули на выложенную брусчаткой Скадарскую. По обе стороны улицы тянулись веранды ресторанов. Птицы таскали остатки еды, дворники медленно убирали следы ночных безобразий. Я вспомнил, что мы проходили здесь вчера, и вся улица гремела, пела и плясала. На каждой веранде был свой оркестр и даже не один. Музыканты обступали столы с расслабленной публикой, взмахивали смычками, раздували меха, били по струнам, поднимали подвыпивший народ петь песни. Веранды были белыми, белыми были скатерти, стулья и жилеты артистов. Лица отдыхающих были красными.
- Как тебе такой отдых?
- Не моё. Но лучше чем караоке.
- Да, очень громко. Но у них есть даже контрабасы. Думаю, когда мне стукнет шестьдесят, я приеду отмечать день рождения именно сюда.
Со Скадарской повернули на улицу Царя Душана. Она выглядела скромнее. На тротуаре цыгане и просто нищие вели торговлю. Столов не было, всё лежало прямо на земле. Старые телефоны, будильники, мятая одежда. Зацепиться взгляду было не за что. На каком-то доме культуры нам попалась афиша фестиваля старых югославских фильмов. Я быстро пробежал глазами список. Возможно, какие-то из них я и смотрел, но сербские названия мне ни о чём не говорили. Однако самый последний фильм в списке я узнал. Хронологически он был первым. Лента 1958 года под названием «H-8». Я смотрел её совсем недавно, более того, фильм был в тот момент у меня на телефоне. Действие картины практически полностью происходит в салоне двух машин: междугороднего автобуса и грузовика. С самого начала зрителю известно, что они столкнутся и несколько человек в автобусе погибнут. По мере развития сюжета мы узнаём ближе каждого пассажира. Люди знакомятся, пересаживаются с места на место, решают свои проблемы. По стечению обстоятельств там, например, оказывается вдовец и врач, который сделал неудачную операцию его жене. Много совпадений, которые в пересказе кажутся нелепыми. Сейчас при всём желании снять подобное никто не сможет, да и зритель искушён и избалован. Вокруг тотальный постмодерн, а такой фильм снимается на определённом этапе развития общества и кинематографа. Но когда смотришь старое кино с хорошими актёрами, то словно переносишься в это время и всему веришь. Там даже голос за кадром есть, который в конце рассказывает зрителю кто именно погиб в аварии. А поскольку ты полтора часа сопереживал практически каждому герою, то вся история эта пронимает до печёнки.
- Ты можешь хотя бы трындеть на ходу? Тяжело стоять под пеклом – сказал Данил.
- Сейчас. Почти всё. Я должен был рассказать это на фоне афиши. Короче, фильм считается хорватским. А один из актёров стал первым мэром Загреба. Всё. Пошли.
Но вскоре опять пришлось стоять под пеклом и не по своей воле. Со стороны проезжей части наперерез нам быстрым шагом выдвинулся полицейский. Сначала по-сербски, а потом по-английски он потребовал документы. Мы достали паспорта.
- А белый картон? – спросил полицейский.
Белым картоном называлась карточка временной регистрации, которую выдавали в полиции или в гостинице. У нас её не было.
- Where are you from? – спросил страж порядка, хотя только что смотрел в наши паспорта.
- Russia – ответил я.
- Ааа….Russia… no problem! Welcome! Enjoy the Serbia! – ответил коп и хлопнул меня по плечу так, что я переступил с ноги на ногу. Сербы вообще здоровые парни, а этот и среди них выделялся.
- Что это было? – спросил я Данила – он мог бы ещё за десять метров понять, что мы русские, по футболкам, например. Может, хотел просто оказать респект, русского потрогать.
- Да он просто нарисовался перед девахой.
Действительно, полицейский вернулся к дороге и продолжил разговор с герцогиней на мотоцикле.
Посовещавшись, мы всё же решили вернуться в хостел и сделать «белый картон». Вдруг его спросят на границе? Но сначала зашли в магазин, до которого оставалось метров сто, и я выбрал пару футболок. Больше всего мне понравились ярлыки.

Мирослава мы застали на рабочем месте за компьютером. Он выглядел обеспокоенным, хотя и ел арбуз. Я всегда начинал говорить с ним по-русски, который он знал вполне сносно, а для меня этот язык был, не побоюсь этого слова, родным. Но в процессе разговора часто возникало недопонимание, я начинал подыскивать подходящее слово на английском, а Мирослав незаметно соскакивал на сербский, и так до бесконечности. Ещё у него был очень высокий голос, почти птичий. А поскольку он всегда был чем-нибудь занят, то на любую просьбу отвечал количеством минут, по истечении которых он был готов заняться поставленным вопросом.
- Мирослав, здраво! Сделай нам белый картон.
- Привет! Пять минут. А зачем? – прочирикал Мирослав, поспешно вытирая арбузные губы.
- Коп спросил на улице только что. А ещё завтра рано утром мы уезжаем в Монтенегро. Так что завтрак можешь не готовить.
- Утром во сколько?
- В девять.
- Я куплю вам пиццу, и вы сможете съесть её в поезде.
- Хвала! А что происходит?
Со второго этажа доносился шум, топот, а иногда приглушённые крики.
- Я не знаю, - сказал Мирослав – мне кажется, они там дерутся.
Наверху, в одном из номеров, жили две турецкие девушки. Одна из них был ничего. Две ночи подряд они прыгали, шумели и хохотали. А сегодня между ними случилась драка. Из номера они не выходили, завтрак был нетронут, Мирослав был обеспокоен.
- Там разные весовые категории – заметил Данил.
- Кушай арбуз! – посоветовал Мирослав и пододвинул к нему тарелку. Он не хотел, чтобы мы беспокоились из-за слэма наверху. Посетители должны отдыхать. Или драться. Главное, чтобы всем было комфортно.
Я тут же придумал историю о том, что одна из девочек подписала турецкую петицию о признании геноцида армян, а другая её за это прокляла. К счастью, меня окончательно отпустило после вчерашнего, и я не стал говорить это вслух. Тем более что из ближайшего номера появился Дэниэль, помощник Мирослава. Он был всё ещё одет в пижаму, на шее висело полотенце.
- Дэни, старина! Как ты?! – вскричал я.
Дэни слабо махнул рукой и скрылся в душевой.
- Он что, только встал? – удивился Данил. Хотя удивляться было нечему, у них-то сторона не солнечная.
- Я думаю, он заболел – озабоченно сказал Мирослав.
Он выписал нам белый картон, и мы ушли, оставив его наедине с воинственным турчанками и безжизненным Дэнилем. Кстати, что случилось с Дэниэлем, нам было хорошо известно.
Дело было так. В районе полуночи мы вернулись на поезде из города Нови Сад. Потом долго бродили по улицам в поисках новых мест, но не забывая про старые. Внезапно на тёмном перекрёстке возле рынка заметили толстого Дэни. Увидев нас, он сразу заявил, что пить уже не может и идёт домой. Но мы-то знали, что ещё может и уговорили его дойти до «Югославии». Дэниэль согласился составить компанию, при условии, что будет пить только колу.
- Расскажи ему, что вы тёзки, - наказал я Данилу и отошёл к стойке сделать заказ. Взял два егермайстера и ром с колой. Бармен плеснул егерь на дно стакана и засыпал кубиками льда. Так здесь было принято. Чтобы Дэниэль с нами выпил, достаточно было сказать, что у меня день рождения. Но это было бы очень просто.
- Дэни, старина, - возвестил я, вернувшись к столу, - я не хочу тебя обманывать. Это ром с колой. Оглядись вокруг. Пить в этом месте колу значит продать душу капитализму. А ром с колой это уже совсем другое дело. Ром это Куба, Фидель, барбудос.
Бар действительно напоминал музей социализма. Строго говоря, он назывался не «Югославия», а SFRJ (Socijalisticka Federativna Republika Jugoslavija). На стенах висели гербы с колосьями, плакаты с красными звёздами и портреты вождей. Дэни понял, что отпираться безполезно.
- За Иосипа Броз Тито! – я поднял стакан.
- И за Тито Алехано! – добавил Данил.
- За живых потом – отрезал я – а сейчас не чокаясь. У нас мало времени, бар через полчаса закрывается.
Разговор неожиданно зашёл о Российской Империи. Дэни обнаружил глубокие познания о событиях 17-ого года. Он отличал большевиков от меньшевиков, знал такие слова как “kulaki”, “nep” и “komissar”. Данил даже стал смотреть на него с подозрением. Я же был сосредоточен на том, чтобы моего словарного запаса хватило на ведение дискуссии. К сожалению, не хватило, и разговор закончился тем, чем рано или поздно заканчиваются все мои длинные разговоры на языке Шекспира.
- Sorry, my English is very bad!
- Вот и она, коронная фраза! – подытожил Данил.
Бар закрылся, мы взяли «с собой», вышли на улицу и сели на табуреты у входа. На свежем воздухе и темы стали легче.
- Так, стало быть, ты студент? А родители чем занимаются?
- Моя мама работает поваром. Вы могли бы и сами догадаться – пошутил Дэни и потряс руками свой живот.
- О, тогда ты должен ответить мне на один кулинарный вопрос. Я смотрел сериал Сопрано, они же там все итальянцы. Всегда ходят в гости с блюдами, которые сами приготовили. Мне очень нравится эта традиция. Но за весь сериал, за все шесть сезонов не один персонаж ни разу не ел пиццу. Как ты это объяснишь, а?
Дэни уронил голову на грудь и неожиданно покаялся:
- Я не знаю. Я должен признаться. Я не итальянец. Я армянин.
- Я так и знал – сказал Данил.

Из хостела мы вышли полноправными гостями Сербии. Теперь у каждого был свой личный белый картон. Обед в бистро был сочтён неподобающим новому статусу. Зашли в ресторан. Заведение напоминало дачу народного артиста советской эпохи. Еду подавали в глиняной посуде, на стенах висели музыкальные инструменты, а у входа тикали часы-ходики. Немолодые официанты держались как хозяева, а может быть это они и были, и каждый стол обслуживали свизаjeдно.
Заказали пару плескавиц, густую чорбу с телятиной, белый хлеб с кунжутом и лимонад. В уличных кафе плескавицу подавали в булке с овощами, как бургер. В ресторане на тарелке без всего она смотрелась беззащитно. Я смотрел на неё плотоядно.
- Под мясо будем брать крепкого? – спросил Данил.
- Вопрос понятное дело риторический - ответил я.
Взяли сливовой и яблочной ракии. Котлета приятно пружинила под зубами, сопротивлялась.
- Да, сербы знают толк в мясе – сказал Данил, когда мы вышли наружу.
- Ну, теперь-то можно и пивка – ответил я.
- А там почему не взяли?
- Russian strong ale baltika 9? Нет, спасибо. Я тебе предлагаю великолепный сербский крафт.
- До него идти надо.
- Отнюдь. Его можно взять прямо здесь, в этой парикамахерской.
- Шутишь?
Через дорогу от ресторана находилась цирюльня. Я издалека заметил наклейку широко известного в узких кругах сербского пива “Kabinet”. Действительно, на входе за стойкой среди рядов муссов, шампуней и гелей для укладки торчали два пивных кранах. Имелись и бутылки. Всё это выглядело непривычно, но приятно. И вообще, это была не парикмахерская, а целый салон красоты. Вглубь уходил длинный зал, выложенный плиткой и зеркалами. Пушистый кутюрье сразу понял, что мы не на стрижку. Взяли «с собой» и отправились в Калемегдан.
Говорят, Калемегдан старейший парк в Европе и очень древняя крепость, которая попеременно принадлежала сербам, туркам, римлянам, кельтам и ещё Бог знает кому. Крепость находится на холме, внизу Сава впадает в Дунай, поэтому даже в самую лютую жару здесь гуляют лёгкие сквозняки.

Пройдя через крепостные коридоры, мы спустились вниз, к мраморному столбу с медными кранами. Здесь можно было утолить жажду, смыть с лица пыль и соль. Внизу стояли миски для собак.
- Как называется эта штука? – спросил я.
- Не знаю. Колонка?
- Колонка это ржавая гудящая труба. А тут нечто красивое и изысканное, должно быть другое название.

Небо постепенно налилось густым красным светом, вскоре стало смеркаться.
— Так-то домой пора, если хочешь выспаться.
— Так-то можно зайти куда-нибудь ещё, выпить пива.
— Заметьте, не я это предложил.
— Главное не одичать.
По вчерашнему дню вспомнился неплохой бар у Бранкова моста, но он оказался закрыт.
- Какой бар закрывается в субботу? Решительно не понимаю.
Прошли дальше по улице и наткнулись на новое место, которое днём ранее совершенно точно было закрыто. Примечательно, что и бармен из вчерашнего заведения был тут же, но как штатский. Он узнал нас и помахал рукой. Если бы не он, то прошли бы мимо. Бар был очень маленьким, а народу на входе стояла толпа. Внутри было тесно, всего пять столов, три из которых были заняты, на четвёртом играл диджей и лишь один каким-то чудом был свободен.
- Что брать-то будем?
- Опасное место. Публика вся на фирме.
- Серьёзно? Гробари или звездаши?
- Так сразу и не скажешь. Думаю, звездаши. Глянь, флаг за баром висит.
- Вроде не кверху ногами висит. Ты же спартач, закорешись с ними.
Футбол и околофутбол имеют большое влияние в Сербии. Не берусь даже судить что сильнее. Белград поделён между двумя крупными клубами – «Красной звездой» (Цервена Звезда) и «Партизаном». Фанатов «Партизана» называют «Гробари», их мрачные муралы с цилиндрами, лопатами и могилами встречались нам на протяжении всей Трансбалканской железной дороги. Фанатов Звезды называют по-доброму «звездаши» или оскорбительно «цыгане», у них красно-белые цвета и они побратимы московского Спартака. Участники многих группировок связаны с криминалом, политикой и военными конфликтами. Через неделю после нашего отъезда из Белграда в перестрелке был убит один из ультрас Партизана. Стреляли из автомата «Калашникова».

На стене бара висела доска с перечнем коктейлей. Я встретил знакомое название.
- Я возьму Маргариту.
- Это что?
- Коктейль. С текилой. Его котировал Хемингуэй.
- Давай два тогда.
Когда бармен поставил на стойку готовые коктейли с Маргаритой, я пришёл в ужас.
- Что это за бокалы? Пошлятина! Старик Хэм пил из таких? Серьёзно? Дайте лучше два сидра.
Бармен пожал плечами и налил два сидра. Маргарита осталась на стойке. Мы выпили сидр, а потом и Маргариту. Диджей ставил фанк, народ веселился.

Утром я проснулся от палящего солнца в лицо. До отправления поезда оставалось 45 минут. Быстро собрали вещи, подняли монеты с пола, выпили кофе, закрыли номер и оставили ключи на столе. На ресепшене никого не было. На выходе я замедлился.
- Надо двигать, - сказал Данил, взглянув на часы.
- Посидим на дорожку.
Скрипнули ворота, и во дворе появился Мирослав. Он нёс коробку с пиццей и бумажный крафтовый пакет. Всё это вручил нам. Тепло с ним простились. Быстрым шагом двинули на вокзал. На парковке служащие поднимали завёрнутых в одеяла беженцев. Многие не хотели вставать. Издалека казалось, что с огромной сковородки отдирают подгоревшие голубцы. В купе, пока не было соседей, принялись за завтрак. В бумажном пакете оказались две баночки с питьевым йогуртом. Весьма кстати.

- Господи, храни Мирослава – сказал я, - воистину, он заслуживает того, чтобы на динарах отчеканили его...
Я почувствовал, что получается слишком пафосно и закончил фразу словом «еблище». Данил засмеялся.
Вскоре появились соседи, супружеская пара уровнем не ниже фарфорового. Едва они расселись, как поезд тронулся. Маршрут был очень живописным. Сначала тянулись уже знакомые нам поля с красными черепичными крышами. Потом состав стал часто нырять в тёмные тоннели, а я метался от окна к окну, снимая красоты на камеру. Если с одной стороны появлялось ущелье, то с другой возникали отвесные скалы. Сквозняк носил по вагону запахи табака и креозота. Пассажиры курили в коридоре, пуская дым в форточки. «Прямо как в фильме H-8» - вспомнил я.
Часов через пять после отправления проводник разнёс по вагону дурную весть. Какую конкретно, я не понял, так как весть пришла на сербском. Но все пассажиры взбудоражились, а фарфоровая дама напротив особенно. Когда проводник шёл обратно по коридору, она окликнула его и принялась жарко спорить. Проводник держался мужественно, фарфоровый муж сидел безучастно.
- Что случилось-то? – спросил Данил.
- Что случилось? – спросил я даму по-английски.
- Нас всех собираются высадить из поезда. И дальше повезут на автобусах, - ответила она. Я перевёл. Дама продолжила спорить с проводником: - Между прочим, у нас в купе иностранцы и вы даже не удосужились поставить их в известность.
- Мадам, я проводник, а не полиглот. Буду признателен, если вы объясните им всё сами.
- А что я могу объяснить, если вы сами мне ничего не объясняете? Я купила билет на поезд, у меня резервация на это место у окна и я хочу доехать до Черногории на поезде. Если бы я хотела ехать на автобусе, я бы купила билет на автобус. Это произвол! Кто у вас старший? Я буду жаловаться!
- В данном вагоне я старший. Я пока не располагаю всей информацией, но как только она поступит, вы узнаете обо всём первой. Жаловаться ваше право.
Естественно, они говорили по-сербски. Но мне казалось, что я понимаю каждое слово и разговор был именно таким. Что это, родство славянского духа или универсальность женской стервозности? Не берусь судить.
Вскоре стала известна причина пересадки. Обрушился один из железнодорожных тоннелей, коих на пути было не менее 250. Нас высадили на приграничной сербской станции. Узкая долина была окружена цепью низких гор. Вокзал отсутствовал, в распоряжении пассажиров оказался лишь небольшой домик для сотрудников таможенного терминала. Начался дождь.

Но тут, к сожалению, я вынужден прервать своё повествование, так как оно уже не соответствует времени и месту, которые вынесены в заголовок. События 6 августа 2016 восстановлены по памяти в июле 2018.