«ПРОЛЕТАРИИ» И «БУРЖУИ»: ИНОЯЗЫЧНАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЛЕКСИКА В КРЕСТЬЯНСКИХ «ПИСЬМАХ ВО ВЛАСТЬ» 1920-х ГОДОВ (original) (raw)
Related papers
РОЛЬ ЛУЦЬКОЇ «ПРОСВІТИ» В УКРАЇНІЗАЦІЇ ПРАВОСЛАВНОЇ ЦЕРКВИ У 1920–1930 РР
Litopys Volyni
У дослідженні аналізується роль Луцького товариства «Просвіта» в процесі українізації Православної церкви у Волинському воєводстві. Луцька повітова «Просвiта» у міжвоєнний період була вагомим фактором громадського, полiтичного й духовного життя українського суспiльства на Волині, терени якої ставали головною ареною церковно-громадського руху за українізацію та автономію Православної церкви. Полонiзацiя Православної церкви на українських землях в Польщі пiдштовхнула українських дiячiв i православних вiруючих до боротьби за українiзацiю церкви на Волинi. Однією з яскравих сторінок боротьби за самовизначення нації була діяльність Товариства «Просвіта» пов’язана з проведенням церковного з’їзду 1927 р. Однак на фоні доволі докладно вивчених загальних питань діяльності «Просвіти» залишається ще чимало неопрацьованих проблем, насамперед релігійного характеру. До них слід віднести питання ролі та значення товариства в процесі українізації Православної церкви. Актуальність обраної теми визна...
ПОБИТЬ ЕГО ЛЕНИНЫМ И ФАКТАМИ: ПРАКТИКИ ПОЛИТИЧЕСКОГО КУЛЬТА В ДИСКУССИИ 1920-х ГОДОВ
ПОБИТЬ ЕГО ЛЕНИНЫМ И ФАКТАМИ: ПРАКТИКИ ПОЛИТИЧЕСКОГО КУЛЬТА В ДИСКУССИИ 1920-х ГОДОВ, 2020
Статья посвящена анализу практик культа В. И. Ленина в ленинград- ской партийной организации РКП(б) и его влиянию на внутрипартий- ные дискуссии. Для рассмотрения того, как обращение к ленинизму способствовало оформлению позиции ленинградских большевиков во главе с Г. Е. Зиновьевым, задействованы разнообразные источни- ки: произведения руководителей партийной организации Ленинграда, брошюры Г. И. Сафарова и Г. Е. Евдокимова, протоколы районных пар- тийных конференций и т. п. При работе с вышеперечисленными источ- никами автор резюмировал, что встречающиеся в партийной публици- стике термины «завет», «наследство», «задача» символизируют набор действий и принципов, правильное исполнение или верность которым позволяли члену партии соответствовать верной политической линии. Для представителей ленинградской оппозиции это означало опору на бедные и средние слои деревни. Категория практики предполагает внимание не столько к функционированию цитат или клишированных фраз, сколько к тому содержанию, которое вкладывалось теми или иными партийными группами в цитирование работ В. И. Ленина. Тер- мин «культ», которым, как правило, описывается почитание В. И. Ле- нина как вождя партии, не охватывает всей специфики этого процесса и не учитывает его продуктивную составляющую, при которой вслед- ствие своей гетерогенности ленинизм позволял различным членам партии обращать внимание на разные аспекты ленинского наследия. Ленинградские большевики в ходе полемики вокруг вопросов, стояв- ших перед партией (политика в деревне, отношение к возможности по- строения социализма в одной стране и других), обращались к лениниз- му как к легитимизирующему их политическую позицию спектру идей и как к инструменту выявления тех, кто, в отличие от ленинградцев, «уклонился» от правильной политической линии.
ХРИСТИАНСКИЕ КОРНИ ПЕССИМИЗМА В ПОВЕСТЯХ И. С. ТУРГЕНЕВА «ПРИЗРАКИ» (1864) И «ДОВОЛЬНО» (1865
Московская духовная академия Поступила в редакцию 5 ноября 2017 г. Аннотация: на материале двух повестей «Призраки» и «Довольно» рассматривается специфика пессимизма в творчестве И. С. Тургенева. Тоска, которая лежит в его основе, имеет не бытовое, но онтологическое измерение. Это тоска по тем ценностям, которые провозглашает христианство, и в первую очередь — по заинтересованному в человеке личному бессмертному Началу, Которое единственное могло бы наполнить смыслом все аспекты человеческого бытия, начиная с уровня межличностных отношений, заканчивая социальным, культурным и историческим измерениями. Это отличает Тургеневский пессимизм от безразличного пессимизма стоиков и Шопенгауэра, и яв-ляется ярким свидетельством присутствия в творчестве классика религиозной перспективы: на уровне архетипов оно коренится именно в христианском мировоззрении. Ключевые слова: И. С. Тургенев, «Призраки», «Довольно», пессимизм, тоска, смысл жизни, религиоз-ность, Бог. Abstract: the specificity of pessimism in the works of I. S. Turgenev is investigated on the material of two novels, «Phantoms» and «Enough». The longing lying at its core has not a household, but an ontological dimension. It is longing for the values proclaimed by Christianity and foremost for personal immortal Beginning interested in human being, Which alone could give meaning to all aspects of human existence from the level of interpersonal relations to social, cultural and historical dimensions. It distinguishes Turgenev's pessimism from indifferent pessimism of stoicism and Schopenhauer. Furthermore, it clearly underscore the presence of religious perspectives in the works of the classic: at the level of archetypes, it is rooted in the Christian worldview.
«ПИСЬМА ВО ВЛАСТЬ» КАК МОДУС РЕЛИГИОЗНОГО ДИССИДЕНТСТВА В БРЕЖНЕВСКУЮ ЭПОХУ
Россия 21 , 2017
Статья посвящена изучению феномена коммуникации между религиозным диссидентским движением российских протестантов во главе с Советом церквей евангельских христиан-баптистов и властью в брежневскую эпоху. На основании «писем во власть» верующих и документов Совета по делам религий при Совете Министров СССР за 1964-1982 гг. сделан вывод о формировании новой модели взаимоотношений между советской властью и протестантскими организациями. Протестанты остро реагировали на любые ограничения религиозных свобод, используя для этого коллективные письменные обращения, адресованные как советским властям, так и международным организациям. В результате «письма во власть» превратились в эффективный инструмент публичной защиты прав верующих. Власть в свою очередь внимательно отслеживала апелляции верующих и реагировала на них в целях определенной коррекции государственной религиозной политики. The article examines the phenomenon of communication between the religious dissident movement of Russian Protestants led by the Evangelical Christian-Baptist Churches Council and power in the Brezhnev era. "Letters to power" of believers and documents of the Council for Religious Affairs under the Council of Ministers of the USSR for 1964-1982 reflect the formation of a new model of interaction between the Soviet authorities and Protestant organizations. Protestants reacted sharply to any restrictions of religious freedoms addressing collective written appeals to both the Soviet authorities and international organizations. As a result, "letters to power" have turned into an effective tool for public protection of the rights of believers. The authorities in turn closely monitored appeals of believers and reacted to them in order to correct state religious policy in a certain way.
На рубеже XIX–XX вв. наиболее прямой путь к мировой литературной славе пролегал через формирование писательской репутации в культурной столице тогдашнего Запада, во Франции. В это время здесь сложились благоприятные социально-политические обстоятельства для усвоения образцов русской словесности. Весьма существенную роль в формирования рецепции русской литературы в этой стране сыграли франкоязычные выходцы из Российской империи польского происхождения. Заданная ими модель культурного посредничества во многом была обусловлена комплексом «причастной отчужденности» по отношению к культуре имперской «метрополии». В роли культурных медиаторов они способствовали завоеванию парижского литературного рынка отечественными писателями и одновременно, в частности, исполняли функцию адаптирования экзотичной литературной «рускости» к привычным матрицам «латинского сознания». В статье в качестве репрезентативного примера культурной модели подобного рода анализируется работа поляка Т. Выжевского (французское лите- ратурное имя — Теодор де Визева) как переводчика и критика с трактатом «Что такое искусство?» и романом «Воскресение» Л. Н. Толстого. Исследование эстетических предпосылок редактирования и купирования толстовского текста Визева подводит к выводу, что в данном случае славянский автор, снискавший себе репутацию респектабельного парижского литератора, пытается адаптировать русский материал под традиционный французский эстетический канон — и невольно способствует преодолению консервативной инерции этого канона со стороны не принявших данный эксперимент собственно французских писателей. Тем самым польская модель культурного посредничества невольно укрепляет тенденции во французской литературной среде к преодолению самозамкнутости и адаптированию аутентичных образов «инонационального». At the turn of the XX century highroad to the worldwide literary fame run through the forging of writer`s reputation in cultural capital of the then West, France. Favorable socio-political circumstances for acculturation of the Russian literature emerged there at this time. Francophone Polish immigrants from Russian Empire played vital part in facilitating of the reception of Russian literature in this country. Cultural mediation`s model they informed was to a large extent determined by the complex of “concerned alienation” towards imperial metropolitan culture. Acting as cultural mediators they came to be instrumental in penetration into Parisian literary market by Russian writers simultaneously contributing to the adapting of exotic literary “Russianness” towards conventional matrix of the “Latin conscience”. The paper looks at the study of a Polish author T. Wyżewski (French pen-name — Téodore de Wyzewa), critic, writer of the treatise “What is Art?” and translator of Tolstoy`s novel “Resurrection” as a representative example of cultural sample of this kind. The article explores aesthetic prerequisites of reduction of Tolstoy`s text by Wyzewa, bringing to the conclusion, that the Slavic author, with the reputation of respectable Parisian man of letters, seeks to attune Russian material to traditional French aesthetic canon — involuntarily contributing to the overcoming of the conservative inertia of the given canon on the part of the French writers that discarded such an experiment. Thus Polish model of the cultural mediation unintentionally reinforces tendencies of the French literary environment towards overcoming of the insularity and adapting authentic images of another nations` culture.
РАСКРЕПОЩЕНИЕ ЖЕНЩИНЫ ВОСТОКА» В 1920-е годы: ИДЕОЛОГИЯ, ПРАКТИКА И КИНЕМАТОГРАФ
Herald of Anthropology, №4, 2021
In the 1920s, the Soviet government made a serious attempt to deconstruct the patriarchal idea of female subordination, empower women and cut traditional ties with archaic traditions that had existed for centuries in Central Asia. This policy was embodied in the Hujum movement, often symbolized by the burning of the face-veil – paranji. Central Asian films (silent cinema) served the new ideology and were dedicated to an Eastern woman who is both traditional and seeking a new life. Since female characters personified socio-political transformations, significant changes in the social status of women were directly related to their artistic representation. In this regard, Uzbek films of the 20s are highly illustrative (“Muslim Girl”, “Second Wife”, “Jackals of Ravat”, “The Veil”, “The Leper Girl”, etc.) The author shows that these films are based on a direct binary opposition (“new-good-Soviet”, “old-bad-traditional”), similar plots, orientalism (none of the film directors were local), partial mythologization, and purposeful character construction. Female characters have no choice but to follow the “liberation” path of a Muslim woman.
Статья посвящена анализу механизмов внедрения нового паттерна женского поведения -«крестьянки грамотной» и особенностям процесса ликвидации неграмотности среди сибирячек в первое десятилетие советской власти. Фактор женской неграмотности стал одним из существенных препятствий при реализации ранней советской политики строительства «нового быта» и «раскрепощения» женщин. Научить женщин читать, писать и считать было базовым этапом при воплощении конструкта «новой советской женщины» в рамках советской утопии. По сути именно после получения этих элементарных навыков можно было говорить о следующих этапах политики в отношении женщин: реализации тезиса о равноправии полов, вовлечении в общественную и политическую жизнь, работу на руководящих должностях, атеистическую кампанию, комплекс работ по линии охраны материнства и младенчества, и в целом, производить глобальные трансформации жизненных стратегий и ценностей. Автор делает предположение, о том, что провал политики ликбеза и слабое вовлечение девочек в школьное образование в Западной Сибири в 1920-х гг. стали ключевыми причинами того, что образ русской крестьянки в Сибири в этот период еще во многом соответствовал представлениям о роли, функциях и месте женщины в «традиционном» обществе. «PEASANT LITERACY»: EDUCATIONAL PROGRAM IN WESTERN SIBERIA AND THE CONSTRUCTION OF A NEW PATTERN OF FEMALE BEHAVIOR IN THE 1920’S Purpose. The article analysis the mechanisms of inculcation for a new pattern of female behavior – «literate peasant women» and the peculiarities of the process of illiteracy elimination among Siberians in the first decade of Soviet authority. In the early 1920’s. literate men in the cities of Siberia accounted for 61.2 %, and in rural areas – 26.7%, literate women – respectively 46.9 % and 158 ›ÚÌÓ„р‡Ùˡ ̇рÓ‰Ó‚ ≈‚р‡ÁËË 9.2 %. In fact, 90.8 % of Siberian peasant women were illiterate. Women’s program consists not only the points illiteracy, but women’s clubs, organization of agricultural courses and Sunday schools. Paramount task was learning to write, read and count. It was assumed and the second stage of «Adult» education – schools of half-educated with basic subjects of primary education. The factor of female illiteracy has become one of the significant obstacles in the implementation of the early Soviet policy of building a «new way of life» («novyi byt») and emancipation of women. Teach women to read, write and count was the basic stage in the embodiment of the construct of the «new Soviet woman» within the framework of the Soviet utopia. In fact, after receiving these elementary skills, the following stages of Women policy may began: implementation of the thesis on gender equality, involvement in public and political life, work in leadership positions, atheistic campaign, a complex of work on maternity and infancy, and in general, to produce global transformations of women’s life strategies and values. Results. The early Soviet policy on eliminating illiteracy is a very popular topic among Russian historians. Most of the works were created during the Soviet period, which imposed certain restrictions on them: with extensive factual material, these studies bore a somewhat one-sided, ideologically biased interpretation of this process. An analysis of post-Soviet literature showed that today the problem is being worked out no less intensively. Regional studies, based on statistical information and archival materials, prevail. This study is based both on archival, statistical data, and on the materials of the Siberian press of the 1920’s. The originality of the work is given by the materials of field ethnographic research, which allows the author to supplement the historical picture, and, perhaps, see the dry report data and statistical data from a different angle. Conclusion. The author makes the assumption that the failure of the policy of education and the weak involvement of girls in school education in Western Siberia in the 1920’s became one of the key reasons that the image of a Russian peasant woman in Siberia during this period still largely corresponded to the notions of the role, functions and place of a woman in a «traditional» society.
ШАГИ/STEPS, 2020
The articles deals with two questions: (1) how, during the 1860s, the transformation of the hierarchy of genres developed in parallel with the formation of the “genre historique” in Russia, and (2) how Russian critics, basing themselves on the concept of the “sister arts”, reconsidered the status of history and genre painting. Over the centuries, “history painting” was at the apex of the hierarchy of genres. According to Horace’s concept of ut pictura poesis and Aristotle’s “Poetics”, history painting was associated with the high genres of poetry and tragedy. By contrast, genre painting occupied a low rank in the system of genres and was associated with comedy. The sister arts concept began to be revised during the 1830s, due to the emergence of the “genre historique” — a new formula for presentation of history. According to the concept of unity of literature and painting, works belonging to the new genre had to follow the principles of historical fiction and of the works of historians. In addition, the “historical genre” combined features of genre and history painting since it was formed as a consequence of the transformation of the academic hierarchy of genres. In Russian culture, literature had a higher status than the visual arts. For this reason, during this period critics advised painters to follow the example of contemporary literature and to to depict scenes from everyday life. At the end of the 1860s, journalists concluded that both “historical” and genre painting have the same objective — to depict the different sides of life — and that they are equally capable of capturing the interest of the public
Мовознавство; Preprint, 2021
LEXICAL VARIATION IN THE LANGUAGE OF THE UKRAINIAN PRESS OF THE 1920S-1940S AND THE DEVELOPMENT OF A NEW LEXICAL NORM (a corpus-based research) The paper presents a comparative corpus-based research of the vocabulary in the Ukrainian newspapers of the interwar period and the first Post–World War II years. The research aims to show the ways in which a new lexical norm for journalism was formed in 1940s. The paper envisages this new norm with regard to the influence of the Western and the Eastern Ukrainian language standards and of the Russian influence as well. Three corpora of newspaper texts have been built that represent different variants of Standard Ukrainian: 1) the Soviet newspaper texts of 1919–1933 up to the end of the Ukrainization; 2) the Western Ukrainian pre-Soviet and ‟inter-Soviet” newspaper texts of 1937–1943; 3) the Western Ukrainian Soviet newspaper texts of 1939–1946. For each of these, frequency lists were built. Our conclusions are based on comparing these lists. We have built a table showing changes (including frequency changes) within 120 semantic fields of synonyms. Our research showed that the new lexical norm that was formed in the Soviet journalism of 1940s had an Eastern Ukrainian basis. The regional Western vocabulary attested in the pre-Soviet and ‟inter-Soviet” Western Ukrainian newspapers had almost no trace in the new lexical norm. Neither did the Western lexical units that remind the Russian ones (upadok ʽdecline’, oba ʽboth’ etc.), a fact showing that the growth of the Russian influence was implemented only with the support of the Eastern variant. Several changes are attested within the synonymous fields (more often they shrink) and changes in the frequency of different synonyms, more often favouring the cognates of Russian words, although some cases go against this tendency. The Ukrainian language as attested in the Soviet newspaper texts of the 1940s keeps the bulk of its lexical basis; the Russification trend is superficial and in many cases rather brief. As it is shown by comparing the vocabulary of these texts with the modern norm, many Russian borrowings of the 1930s and 1940s did not find their way into the standard language.