Живое слово: логос — голос — движение — жест: Сборник статей и материалов / Сост., отв. ред. В.В. Фещенко; ред. кол. А.М. Айламазьян, В.В. Аристов, Е.М. Князева, И.Е. Сироткина. — М.: Новое литературное обозрениее приложение. Вып. CXXXV НОВОЕ ЛИТЕРАТУРНОЕ ОБОЗРЕНИЕ (original) (raw)
Related papers
Живое слово: логос — голос — движение — жест
Живое слово: логос — голос — движение — жест. Сборник статей и материалов / Сост., отв. ред. В.В. Фещенко; ред. кол. А.М. Айламазьян, В.В. Аристов, Е.М. Князева, И.Е. Сироткина. — М.: Новое литературное обозрение, 2015. — 480 с.: ил., 2015
В сборнике публикуются материалы конференции, посвященной «живому слову» в различных областях культуры и творчества. Авторы статей — исследователи и практики живого слова: лингвисты, поэты, исполнители и собиратели звуковой поэзии, специалисты по выразительному чтению и движению, театроведы, психологи, музыковеды, историки науки. Сборник охватывает широкий круг тем — от глоссолалии и звуковой поэзии до выразительного движения и биомеханики экспрессивного жеста, от теорий музыкальной и речевой интонации до исследований пластического в слове, от перформативности высказывания до театральной антропологии и психологии игры актера. Тем не менее у проблематики материалов есть свой центр: вопрос о том, что именно делает слово живым, что превращает застывшее, зафиксированное на бумаге слово в эмоциональный акт, личностное событие, жизненный поступок и творческий эксперимент.
Книга представляет собой монографическое издание древнейшего из памятников религиозно-философской мысли Древней Руси – «Поучение к братии» новгородского епископа Луки Жидяты. Воспроизводятся все известные на сегодня списки этого произведения в его Летописной и Четьей версиях. Издание памятника сопровождается исследованием истории бытования текста в древнерусской книжности и характеристикой текстологических особенностей списков. В исследовательских разделах анализируются идейно-мировоззренческие особенности произведения, а также дается анализ религиозно-политической ситуации в стране и преломление ее в содержании «Поучения». Особый раздел посвящен рассмотрению деятельности святителя Луки в контексте церковных отношений Руси и Византии в период установления Ярославом автокефалии. Дается сравнительный анализ воззрений Луки Жидяты и автокефального митрополита-русина Илариона. В приложении помещено «Слово о Законе и Благодати» Илариона, а так же классические образцы древнерусских поучений, созданных митрополитом Никифором и Серапионом Владимирским. Издание рассчитано на интересующихся отечественной историей, философией и культурой.
The article analyzes the relationship between medieval theories of anger and representations of this emotion through manual and facial gestures. The medieval theory of emotions drew a distinction between two kinds of anger, sinful and righteous. The first was interpreted as an uncontrollable emotion that could not be hidden: it necessarily manifests itself in gestures and facial expressions, the catalogues of which were created by Seneca and some medieval authors. Hugo of Saint-Victor, who singled out six modes of gestures associated with vices, defined the mode of anger as “turbulent” (turbidus). Anger not only distorts the face, but also causes the hands to move, making them “restless” (Martin of Braga). In sinful anger, thus, facial expressions fully correspond with manual gestures. This “harmony” of facial and manual gestures makes it possible to denote this gesture system as a natural one. The concept of righteous anger incorporates some ideas which by their very essence are opposite to the “natural” notion of anger. Thus, Lactantius associated the anger with the idea of mercy, Augustine associated it with the idea of tranquility and Thomas Aquinas – with the idea of meekness. The Christian theory of righteous anger turned out to be a kind of emotional oxymoron; the gesture system of such anger can also be interpreted as oxymoron: at the level of manual gestures righteous anger retains aggressiveness, but facial expression of this anger is peaceful and calm, in complete contradiction to manual gestures. This oxymoronic gesture system had dominated (with some exceptions) until the end of Middle Ages. In more recent times even the righteous personages (Archangel Michael, Jesus Christ) increasingly began to show their anger not only in manual gestures, but also in facial expression. В статье анализируется связь между средневековыми теориями гнева и репрезентациями этой эмоции в жестово-мимических системах. Средневековая теория эмоций различает два вида гнева, греховный и праведный. Первый трактуется как неконтролируемая эмоция, которую нельзя скрыть: она обязательно находит выражение во внешних признаках, каталоги которых создавались, вслед за Сенекой, средневековыми авторами. Гуго Сен-Викторский, выделивший шесть модусов жестов, связанных с пороками, определил модус гневливости как «бурный» (turbidus). Гнев не только искажает лицо, но и заставляет руки блуждать, делая их «беспокойными» (Мартин Бражский). Таким образом, в греховном гневе мимика полностью соответствует жестике; их «гармония» позволяет условно обозначить эту жестово-мимическую систему как естественную. Концепция праведного гнева включает моменты, по сути своей противоположные естественному представлению о гневе. Так, Лактанций внедряет в состав гнева идею милости; Августин – идею спокойствия; Фома Аквинский – идею кротости. Христианская теория праведного гнева оказывается своего рода эмоциональным оксюмороном, а его жестово-мимическую систему также можно трактовать как оксюморон: на уровне жестики праведный гнев сохраняет агрессивность, однако его мимика миролюбива и спокойна, в полном противоречии жестике. Эта оксюморонная жестово-мимическая система доминирует (с некоторыми исключениями) при изображении праведного гнева до Нового времени, когда и праведные персонажи (архангел Михаил, Иисус Христос) начинают всё чаще проявлять свой гнев не только в жестике, но и в соответствующей мимике.
Ещё про коммуникативную роль жестов у антропоидов (2014)
Показана специфичность жестов как средства коммуникации шимпанзе и бонобо. В отличие от инстинктивных систем сигнализации низших обезьян жесты представляют собой не видовые сигналы, а индивидуальные реакции. Их «значение», способы продуцирования и употребления устанавливаются традицией, специфической для каждой группы. Соответственно, у них нет свободного значения, чтобы понять, «что передаётся», недостаточно «автоматической расшифровки» сигнала. Каждая обезьяна должна оценить обстановку и «напрячь интеллект», а передающий подстраивается, видоизменяя жест, если нужно облегчить понимание.