"еще не поздно все исправить" (цитация из творчества Ивана Антипова) (original) (raw)

В Мракоземлинске сделалось несчастье. Самое традиционное и самое безутешное. Нетрезвый автомобилист навсегда сбил машиной девятилетнюю девчурку. Эта чужая боль лишь мизинцем прикоснулась ко мне, когда я смотрела на груду детских игрушек и иконок, приносимых горожанами на место вечного материнского стона. Я бы только вздрогнула лопатками и через некое Время забыла бы эту груду. Но в мелких городах детализация происшествий оглушительна каждому жителю. Детализация и сделала именно Время основой дополнительных мыслей, которые теперь крутятся в голове спиралью.

День шёл по вполне математической схеме. Мать отправила девочку в магазин, та ответственно приобрела всё нужное. Продавщица, качественно исполняя свой труд, попросила её сбегать домой и принести еще шестьдесят копеек, которых не хватало для оплаты покупок. Шестьдесят копеек - как шестьдесят секунд, которые нужны, чтобы дойти от кассы магазина до места, где девочка сделалась вне Времени. Весь магазин отпаивал каплями пронзительный и безутешный крик женщины-кассирши еще через шестьдесят секунд. Нужен был только миг, чтобы после него вечностью сделалась назойливая обратная перемотка кадров сурового диафильма в головах матери, кассирши и водителя нетрезвой машины. Брать мел судьбы и в бессмысленных мечтах вертеть секунды этого дня назад, переписывая распорядок другими предложениями, ставя иные знаки препинания, после которых девочка остаётся живой. Мел судьбы - это самое сильное, что Бог подарил человеку. Это самое суровое, что Бог подарил человеку. И к нему не прилагается мокрой тряпки для стирания уже написанных слов и телодвижений. Я бы поставила в центре каждого города Памятник Шестидесяти Копейкам в виде круглого циферблата со стрелками, указывающими на полночь.

………………………………………………….

Вместе с родителями уехала я в деревеньку за триста пятьдесят километров от Мракоземленска. Тут задрипанные дома и мопеды. Я сплю во дворе в холодной летней комнате без света, и меня поедают жирные зелёные глянцевые мухи. Ночная гроза гуляет по комнате с открытой дверцей, молнии не тухнут, и тучи кашляют таким долгим грохотом, словно болеют туберкулёзом. Молнии сожгли в доме телефон. Древние адыгейские народы считали, что люди, убитые молнией, - святые. Они специально выскакивали на улицу и весело ловили свою святую славу, в то время как мы – выбрасывали кочергу, запирали ставни и прятали голову в землю. Пожив в адыгейских горах, я не боюсь теперь ещё и грозы.

Хождение в русский народ для меня болезненно. Во-первых, потому, что напоминает о Льве Толстом, который натравил на прекрасную Каренину поезд. На мой взор, она очень качественно не возжелала быть Марьей-искуственницей, но за это получила рельсами по горлу… Во-вторых, народ мне напоминает о русских народных сказках, которых я завсегда пугалась. Самым неприятным в детстве было слышать, как вместо детей бабка с дедкой заводили себе хлебобулочные изделия, глиняных парней или Снегурочек, а потом страдали в рыданиях, когда те их предательски покидали. И еще эта странная сказка про то, как некая комбинированная семейка тащила репу из земли. Мне, хилой, боязно народа с такой крепкой фантазией…

В деревне у меня стаи родственников. Многие из них всерьёз спились, состарились или умерли, поэтому даже не спрашивают, как у меня дела. Те, которые живы или молоды, тоже не спрашивают и это, кстати, приятно. Я общаюсь только с дядей Колей, он абсолютно нормален, потому что профессиональный баянист. Гармонь споила его дотла, и сейчас он сделался похожим на сухопарый сморщенный уличный фонарь с опущенной вниз гаснущей лампой. Он играл и пил, пил и играл, и теперь он не пьёт и не играет. Однажды он вытащил из петли соседа, случайно проходя мимо его огорода. Тот уже вовсю болтался и синел на суку, а дядя Коля подбежал и приподнял его. Там была какая-то длительная возня в этом алгоритме, потому что всё, что мог: стоять и держать самоубийцу на себе, второго же помощника рядом не было. Но как-то подвытащил и спустил на землю в итоге. Когда я спрашиваю: благодарен ли ему спасённый, говорит, что с тех пор сосед с ним навсегда не здоровается. )))

Я сплю рядом со своими родителями. Этого не происходило столь давно, что я отвыкла от их тел. Мои чувства к родителям долгое время были закреплены только их телефонными голосами или мыслями о них. Теперь оказалось, что у них есть тела. Это почему-то не лезет в мою голову. Когда родители спят, я разглядываю их. Время видоизменило им черты, формы, кожу, мимические лучи. Мама спала сегодня днём, как ребёнок, клубком. А потом спал отец. А я смотрела на их сны.

В деревне расположен районный дурдом. Раньше там проживали токо люди с заболеваниями головы, а теперь с ними же селят одиноких старичков, разнообразных инвалидов и бездомных уголовников, закончивших срок решётки. Все они свободно перемещаются по селу. У них кривые ноги, лица, растопыренные руки, клацающие походки, все они лысы и беззубы. У многих вовсе нет речи, они заменяют её звукоподражательствами. Иногда жители страны дураков проникают в дома, чтобы дополнительно питаться. Бог велел делиться, и сельские им дают. Особенно любит поесть дурочка Люба беспонятного возраста. Она ест бесстрашно много. Ест двумя руками, совсем ничего не жуёт, и еда проталкивается целиком, ломтями, калачами и батонами. Когда Люба переполняется пищей, та начинает из неё валиться, и Люба подпирает её руками, боясь потерять. У Любы есть жених, он скромный и не входит в дом, а ждёт на крыльце. А она заботливо набирает для него мешки съестного. Такая игра в любовь.

…………………………………….

Ровно год назад, 21 июля, умер мой дедушка. Он умер у меня на руках, это не было неожиданностью: он с самого утра лежал уже в трупных пятнах. Я весь день не знала, как его напоить перед смертью, он был сухим и паралич затвердил и сжал ему челюсти, из них иногда понемножку стекала сухая пена. Я придумала распылять на него воду сифоном для цветов, и целое утро сбрызгивала дедушку, как цветок, который сох девяносто лет подряд. Когда он в последний раз открыл глаза, чтобы навсегда их закатить, я увидела важное: они были безмерно выцветшие, почти бесцветные, старческие и уже, наверно, желавшие начать жизнь заново, с новыми красками и свежими искрами.

…………………………………………………………………….

Всё, что творится сейчас в моей жизни и голове настолько серьёзно, что хочется для разнообразия сходить в цирк. Посмотреть, как там мучают медведей электрическими указками и хлыщут тигров, превращая в повинных судьбе котов. Глядя на титанов природы, попавших в западню человечих сетей и уловок, можно оправдать себя, хотя бы на время. Однажды я тоже попала в рыбью сеть, кстати. На Таманском заливе. Никогда не плавала раньше вдоль берега, а всегда - к горизонту, а тут вдруг решила проплыть по течению параллельно суше и попалась в рыболовные огромные сети. Мало того, что я запуталась в них и глупо бы выглядела, не будь пусто на далёком берегу. Так ведь действительно можно было сдаться уловкам рук людских и затонуть. Отец меня обучил в детстве побеждать судорогу, выплывать из воронок, но про сети ниче не говорилось никогда. А тут такое. Но я выгребла. И теперь плаваю только к горизонту.

…………………………………………….

Собираюсь навестить войцов и увидеть как они. Это не общество, это не партия, это просто друзья. Даже не понятно, что сейчас может стать точкой соприкосновения для нас четверых, мы не видимся вместе годами и нормально плаваем в своих ритмах и смыслах по отдельности. Если б меня заставили найти эту точку касания под угрозой расстрела, я бы сконцентрировала думы и сказала, что для войцов главное в жизни – это не обосраться в душе.