Сибирская Заимка (original) (raw)

Остяцкие расходы

Уважаемые сибиреведы!
Я не специалист по истории Сибири, поэтому, возможно мой вопрос неумен, но я нигде не нашла на него ответа. Может быть, здесь найду?

Начиная с 17 века при торговле русских купцов с местными охотниками появляется традиция угощения охотника водкой. Тем же самым занимается и государство при сборе ясака. "Статья бюджета", под которую выделяется водка ("вино") называется "остяцкие расходы", "вогульские расходы", и пр., смотря с кого собирают ясак. Иногда случается, что водка, которую собирались использовать купцы при торговле, конфискуется в пользу гос. казны, а затем используется уже при сборе ясака.
Упоминания об остяцких/вогульских расходах есть и в 18 веке.

Не знает ли кто-нибудь:

1. Были ли эти "расходы" введены каким-то указом, и если да, то когда и каким?
2. Были ли они отменены до того, как советская власть отменила сбор ясака, и если да, то когда и каким указом?
   Заранее спасибо.

March 25th, 2003, 09:32 am

В. КОРОЛЕНКО, «СОН МАКАРА»

Владимир Галактионович Короленко, «Сон Макара»:

Этот сон видел бедный Макар, который загнал своих телят в далекие, угрюмые страны, — тот самый Макар, на которого, как известно, валятся все шишки.

Его родина — глухая слободка Чалган — затерялась в далекой якутской тайге. Отцы и деды Макара отвоевали у тайги кусок промерзшей землицы, и хотя угрюмая чаща все еще стояла кругом враждебною стеной, они не унывали. По расчищенному месту побежали изгороди, стали скирды и стога, разрастались маленькие дымные юртенки: наконец, точно победное знамя, на холмике из середины поселка выстрелила к небу колокольня. Стал Чалган большою слободой. Но пока отцы и деды Макара воевали с тайгой, жгли ее огнем, рубили железом, сами они незаметно дичали. Женясь на якутках, они перенимали якутский язык и якутские нравы. Характеристические черты великого русского племени стирались и исчезали.

Как бы то ни было, все же мой Макар твердо помнил, что он коренной чалганский крестьянин. Он здесь родился, здесь жил, здесь же предполагал умереть. Он очень гордился своим званием и иногда ругал других «погаными якутами», хотя, правду сказать, сам он не отличался от якутов ни привычками, ни образом жизни.

По-русски он говорил мало и довольно плохо, одевался в звериные шкуры, носил на ногах торбаса, питался в обычное время одною лепешкой с настоем кирпичного чая, а в праздники и в других экстренных случаях съедал топленого масла именно столько, сколько стояло перед ним на столе. Он ездил очень искусно верхом на быках, а в случае болезни призывал шамана, который, беснуясь, со скрежетом кидался на него, стараясь испугать и выгнать из Макара засевшую хворь.

Работал он страшно, жил бедно, терпел голод и холод. Были ли у него

какие-нибудь мысли, кроме непрестанных забот о лепешке и чае? Да, были.

Когда он бывал пьян, он плакал. «Какая наша жизнь, — говорил он, - господи боже!» Кроме того, он говорил иногда, что желал бы все бросить и уйти на «гору». Там он не будет ни пахать, ни сеять, не будет рубить и возить дрова, не будет даже молоть зерно на ручном жернове. Он будет только спасаться. Какая это гора, где она, он точно не знал; знал только, что гора эта есть,

во-первых, а во-вторых, что она где-то далеко, — так далеко, что оттуда его нельзя будет добыть самому тойону-исправнику… Податей платить, понятно, он также не будет…

Трезвый он оставлял эти мысли, быть может сознавая невозможность найти такую чудную гору; но пьяный становился отважнее. Он допускал, что может не найти настоящую гору и попасть на другую. «Тогда пропадать буду», говорил он, но

все-таки собирался; если же не приводил этого намерения в исполнение, то, вероятно, потому, что поселенцы-татары продавали ему всегда скверную водку, настоянную, для крепости, на махорке, от которой он вскоре впадал в бессилие и становился болен.

Будет время — прочитайте рассказ полностью…