Руслана ЛЯШЕВА (original) (raw)

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Руслана ЛЯШЕВА

Между космизмом и варварством

В последнее время мне все чаще при чтении литературных новинок приходят на ум стихи Николая Заболоцкого (а не Маяковского, как прежде). Открываю том, перечитываю стихи и примечания о переписке поэта с К. Циолковским; родство душ поэта — космиста объясняют причину актуальности Заболоцкого; Космос, то есть Природа, и Человек взаимосвязаны у того и у другого. Нынче в общественном сознании два возродившихся течения мысли — евразийство и космизм — набирают силу, облагораживая то, что попадает в сферу их влияния, даже никчемный постмодернизм, уж не говоря об остальном и прочем.

Сейчас припомнилась вот блистательная концовка стихотворения “Некрасивая девочка”:

И пусть черты ее нехороши
И нечем ей прельстить воображенъе, —
Младенческая грация души
Уже сквозит в любом ее движенье.
А если это так, то что есть красота
И почему ее обожествляют люди?
Сосуд она, в котором пустота,
Или огонь, мерцающий в сосуде?
1955

Николай Заболоцкий словно написал рецензию на роман “Последний стоик” Александра Подлевских (Коров: ООО “Типография “Старая Вятка”, 2009), напечатанный в прошлом году, но написанный, как можно понять по тексту, полтора десятилетия назад; последние страницы — пикет из 5 человек на главной площади города, протестующих против расстрела Белого дома в Москве, к ним и присоединился главный герой романа Павел Говорухин. Если бы “Последний стоик” вышел по горячим следам драматических событий 90-ых годов, то публицистичность сделала бы роман злободневным, а теперь рассуждения начинающего писателя Павла Говорухина, кочегара в котельной, о разрушительной сути перестройки превратились в риторику и морализаторство; сейчас разве что ленивый не назовет 90-ые “лихими” годами. Огонь, мерцающий в этом “сосуде”, прогорел и остыл. А кроме устаревшей политической риторики ничего нет; ведь Павел Говорухин, если не работает в котельной, то “общается” с Марком Аврелием; римский император — стоик наставляет его “книга “Размышления”) на стезю нравственного самоусовершенствования. Наш современник пересказывает Марку Аврелию Библию; две книги он купил одновременно, и они в его сознании переплелись. И упрашивает императора не преследовать христиан в языческом Риме. Кроме римского императора, умершего от чумы в 180 году н.э., в романе есть второй “виртуальный” персонаж — это Вовка, покойный друг Павла, которому Говорухин регулярно пишет письма: “Вовка, Марк Аврелий говорил, что верным себе можно остаться только тогда, когда цель жизни — общественная и гражданская. Он немного не так сказал, но это неважно. Я тут чуток переозвучил, и мне эта его мысль, как и многое другое сродни. “

Триста страниц тянутся “виртуальные” разговоры, нужно набраться терпения, чтобы дочитать роман до конца. Нет действий. Нет поступков. Нет сюжета! Ну, представим себе, Гоголь в “Мертвых душах” вместо того, чтобы живописать колоритных персонажей Манилова, Плюшкина, Коробочку и других, писал бы письма покойному другу “на тот свет” и скулил бы, скулил, жаловался на треклятую жизнь. Кто бы сейчас, столкнувшись со скрягой, назвал бы того Плюшкиным, пустого мечтателя обозвал бы Маниловым, а глупую и жадную старуху припечатал бы словом “Коробочка”!

Прекрасный, конечно, замысел — сравнить распад двух империй, Римской и Советской “четвертой Российской, по концепции А. Проханова); это и был огонь, который мерцал и мерцал; “младенческая грация души” Александра Подлевских, в те годы тоже начинающего писателя, не покорила воображение читателя; огонь потух, а от “сосуда”, то есть от формы — сюжета! — ничего не осталось… Короче поезд ушел, история сдвинула нас с точки, роман не прозвучал.

Post scriptum

Выходит, зря Александр Подлевских старался, писал роман, в прошлом году издал, может быть, на свои “кровные” копейки? Нет, не зря. “Последний стоик” — произведение, озвучившее нравственную позицию автора. Главный персонаж — Павел Говорухин, он — последний стоик Советского Союза, как Марк Аврелий — последний стоик Римской империй; то и другое государство разваливается на глазах собеседников, двух писателей — древнего и современного. Оба болеют душой за народ, оба считают целью своей жизнью своей жизни — сохранить народ под обломками государства. Благородная нравственная позиция автора “Последнего стоика” Александра Подлевских помогает понять остальные книги прозаика, теперь уже не начинающего, а вполне сформировавшегося и самобытного.

Что есть красота?

Книга “Воздастся: повесть и рассказы”, (Киров, 2007) опубликована у Александра Подлевских раньше “Последнего стоика” (2009), но написана позднее. Углубившись в повесть “На кончике кисти, или Вспомнить все” о противостоянии в жизни двух художников — бездарного и тщеславного говоруна Леонида Лебедева (мечтает покорить Москву и Америку) и скромного талантливого живописца Андрея Подсвечникова, я обреченно вздохнула, дескать, пошли опять бесконечные разговоры вместо действия и публицистика вместо живописи. Единственное, что меня, как читателя, утешало. Так это то, что повесть вдвое короче романа; значит, недолго придется “терпеть” суконный стиль. Однако, где-то в середине повести с автором что-то приключилось. Александр Подлевских проснулся от спячки, и в нем очнулся художник (кисти или слова — какая, в сущности, разница!). Исчезли осточертевшие разговоры и диалоги; такое развернулось действие о жизни города Кручина, что волосы встали дыбом и душу на час — другой охватил самый настоящий ужас. Подсвечников шел к Лебедеву с бутылкой водки, чтобы с Леонидом и его сыном Борисом отметить успех первой выставки Бориса, чему он и поспешествовал. Но прагматики Лебедевы, умело воспользовавшись талантом Андрея, решили, что дальше Борис потянет сам и Подсвечников не понадобится; они не впустили его в квартиру, где шел пир горой.

Андрей, недавно переживший трагедию — с домом и мастерской заживо сгорели жена и дочь, вместо душевного застолья получил от неблагодарных Лебедевых унизительный отказ от дома, то есть плевок в душу, Так ему стало тяжело и одиноко, что он направился к магазину, чтобы найти хоть каких-нибудь собутыльников и выпить с ними водки на двоих или на троих, как получится. Тут-то расстроенному художнику и подвернулся улыбающийся Толик, который тоже был непрочь выпить; новый знакомый повел Подсвечникова к себе домой, дескать, жена закуску к выпивке добавит.

Кончилось шумное застолье с говорливой семейной парой тем, что Толик повел расслабившегося после выпивки и закусок художника в сарай — показать хозяйство: пять огромных свиней, да чуть было не столкнул гостя в огромную зловонную яму. Заглянул в нее Подсвечников и мигом протрезвел; догадался, что Толик кормит свиней (хряки страшенные) человечиной; внезапная догадка и спасла ему жизнь. Уклонился от удара колотушкой, а иначе оказался бы на дне ямы. И поминай как звали. Вот почему люди пропадают, с ужасом заглянул художник на самое дно городской клоаки. В доме меж тем появился новый гость, и Толик повел Костю куда-то, возможно все в тот же сарай, к той же яме. Подсвечникова же чуть не зарубила топором жена Толика. Наконец, он вырвался из “гостеприимного” дома, но злоключения на сим не закончились. Налетевшая в темноте толпа подростков избила пьяного художника до полусмерти; очнувшись, он доплелся до садового домика на даче, где жил после пожара, и свалился в постель и в бред. В “Последнем стоике” христианин Павел Говорухин и философ язычник Марк Аврелий несмотря на разницу в мироощущении находят общий язык — их объединяет причастность к общей европейской культуре, в которой центральное место занимает личность человека. А вот в повести “На кончике кисти, или Вспомнить все” художник Подсвечников говорит о Христе, о Боге, о священнике, соединяющем человека с Богом, а Толик с женой переглядываются и думают о том, как бы побыстрее завалить в яму гостя, потому что свиней пора кормить. Семейная пара, заманившая “в гости” художника, — это современные язычники, одичавшие до варварства обыватели. Как выразительно этот эпизод повести Подлевских подтверждает слова политолога Юрия Болдырева о деградации нашего общества. Теперь автор переключился с публицистики на живописный стиль; вместо риторики и морализаторства (дескать, ТВ развращает народ) дает “картинку”. И волосы встают дыбом!

В душе у прозаика словно открылся шлюз живописного созерцания мира и жизни. В полубредовом состоянии лежит избитый Андрей на постели в дачном домике; он встретился с покойной женой, по которой истосковался, и они вдвоем смотрят “сериал” их жизни. Каждый этап воплощается в облике двойника, представляющем Подсвечникова таким, каким он был в тот период. Парад двойников завершает горящий, как факел, человек, он проносится перед супругами и исчезает.

Выздоровев, Подсвечников приходит в печальному выводу, что жить дальше нет ни смысла, ни желания. Он уходит в лес с бутылкой солярки, обливается и поджигает себя: факел! От боли теряет сознание, случайно остается жив: потух огонь. Он, внук старообрядцев, подобно предкам очистился огнем. В нем вновь проснулась жажда жизни; сюжеты новых картин, мысли забурлили и заставили с кистью встать у нового мольберта. Жизнь продолжается! Как вырос в повести Подлевских; стал художником.

Post scriptum

И рассказы, дополняющие в книге “Воздастся”, повесть “На кончике кисти…”, написаны в той же новой, живописной манере — раскованность, фантазия, стилизация классиков, а самое главное полное исчезновение морализаторства, банальной риторики. В сатирическом рассказе “Почему ачинскцы?” перекличка с Гоголем так и бросается читателю в глаза. У персонажа Гоголя сбежал нос и разъезжал в карете по Невскому проспекту, У персонажа Подлевстких такую же шутку выкинуло ухо — болело, болело, раз отскочило от головы телевизионщика Александра Дмитриевича и вальяжно развалившись на листе домашнего фикуса принялось поучать и изобличать своего “патрона”. Прекрасная сатира, приемы постмодернизма сами обнаруживаются на кончике пера (или кисти — кому что подручнее); и просто испытываешь сожаление, дочитав рассказ до финала, что журналист проснулся и обрадовался, найдя свое правое ухо на привычном месте. Вот бы и после пробуждения продолжилась перебранка! Сколько новых фактов всплыло бы о подноготной телевиденья! Тираж книги “Воздастся” - тысяча экземпляров, по нынешним временам считается немало. Но все-таки мало. Хорошая книга; легко читается и немалую пользу приносит читателям, просвещает их талантливо и убедительно.