Евгений МОСКВИН (original) (raw)
О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.
"МОЛОКО"
"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"
СЛАВЯНСТВО
РОМАН-ГАЗЕТА
"ПОЛДЕНЬ"
"ПАРУС"
"ПОДЪЕМ"
"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"
ЖУРНАЛ "СЛОВО"
"ВЕСТНИК МСПС"
"ПОДВИГ"
"СИБИРСКИЕ ОГНИ"
ГАЗДАНОВ
ПЛАТОНОВ
ФЛОРЕНСКИЙ
НАУКА
Евгений МОСКВИН
О толстых журналах, медленной эволюции традиций и сборнике «Русский рассказ. Избранное. 1957-2007»
Один мой литературный наставник как-то раз в неформальной беседе вывел принцип, по которому проходит проза в толстый литературный журнал:
А) Должна ли она отвечать направленности журнала? Да, безусловно.
Б) Должна ли она быть написана качественно? (И, как исток, с серьезным отношением к писательству). Ответ: да.
В) Должен ли этот рассказ (повесть, роман) быть чем-то принципиально новым в литературе?..
Нет, это не обязательно.
Говорил он это, по большей части, для того, чтобы подчеркнуть недостатки и скучность толстых журналов.
Действительно, эти три параметра работают для каждого серьезного журнала, только в каждом каким-то пунктам из трех придается больше значения и предпочтения. Так, например, в журнале «Москва» первый пункт, кажется, наиболее важен; второй – тоже чрезвычайно важен; на третий, напротив, вряд ли обращают внимание. «Москва» - консерватор и, скорее, борется с экспериментаторством.
Это плохо?
Проблема в том, что многие путают эксперимент с отпетой графоманией. Я бы даже сказал, что теперь эта путаница даже принята в литературе.
Здесь, между тем, не следует искать какую-то «золотую середину» - надо, кажется, просто быть участником литературного процесса и выдерживать свою позицию. И писать так, как подсказывает сердце, и серьезно, искренне; здесь важнее то, что в тебе, а не какие-то «наружные высказывания»…
* * *
Авторы, чьи рассказы опубликованы в книге «Русский рассказ. Избранное. 1957-2007», - писатели с качественной прозой, направленной на сохранение русских традиций в литературе.
Сборник вызывает неоднозначное отношение. Чувствуется положительный отклик, прежде всего, тогда, когда, читая, невольно вспоминаешь отрывки из каких-нибудь школьных диктантом или упражнений из учебников по русскому языку – да уж, ведь это и была настоящая, подлинная литература, первоначальная, когда ты еще не был ничем искушен. Когда ты был чист, как стеклышко. Да и позже тоже, когда перешел в более старшие классы, – после пятого – и начал читать прозу о войне, любви, о русской деревне, о религии, о духовном развитии нации, о сохранении культуры и пр.
Вот этот сборник и есть некое скольжение по школьным годам. Но это лишь одна грань – из многочисленных.
В сборнике объединены, как произведения классиков русской литературы – например, Астафьева, Распутина, Булгакова, Шмелева, - так и менее известных писателей, пишущих в русской традиции. И, так сказать, на «исконные» темы.
И все же подлинность русского духа наиболее чувствуется в рассказах Шмелева – когда-то опубликованных в журнале – из литературного наследия, – а написаны они в тридцатых годах прошлого века. Они напоминают Аксакова – певца русской природы, русской семьи, - которому в журнале «Москва», между прочим, была в свое время посвящена не одна страница, не одно литературоведческое исследование.
Наверное, то, что Шмелев – писатель из того времени, когда и журнала-то не существовало – наиболее удачен и наиболее живо показывает русскую культуру в сборнике – это все-таки минус.
Еще один минус – то, что сборник, скорее, составляют не лучшие рассказы, но отражающие основные темы журнала. И основных авторов. Кроме того, подавляющее большинство напечатаны в последние двадцать лет. Читателю, незнакомому с журналом, не дается почти никакого представления о том, что печаталось ранее, а ведь таким образом можно было бы проследить некую литературную динамику.
Хороши рассказы Александра Сегеня, Лидия Сычевой, Олега Павлова, Николая Ивеншева, которым удается, развивая русскую традицию, не уйти в намеренное поднятие проблем. Герои здесь живут и отвечают времени и русской культуре естественными эмоциями и чувствами.
Рассказ Анатолия Королева «Перелет» - это, скорее, все-таки тот случай, когда автор случайно вписался в тематику «Москвы». Рассказ действительно содержит в себе некие наблюдения о русской культуре, однако по своей идее и сюжету он, скорее, напоминает новеллы Кортасара и больше в нем именно этого.
Кажется, не слишком удачны рассказ Станислава Куняева «Последнее дыхание» (в котором смерть женщины, описанная совершенно обычно, вдруг дополняется интонационно неуместными публицистическими излияниями главного героя, не имеющими особого отношения к сюжету и смыслу), а также рассказы Григория Жженова, Петра Краснова, Анатолия Клименко. Высокий уровень прозы при этом не вызывает сомнений, однако русская тема дополняется здесь или чрезмерной вычурностью слога или маложивой диалоговой публицистикой.
Этого как раз не хотелось бы в литературе – закостенелого копания в замкнутом пространстве, повторения одного и того же. Например, Жженов чрезвычайно напоминает Новикова-Прибоя, который явно не из писателей первого ряда, а Петр Краснов пишет неестественно тяжело и витиевато – для того только, чтобы создать ощущение русского слога.
Между тем, что по-настоящему удалось отразить составителям сборника это темы добра, любви и милосердия, присутствующие практически в каждом рассказе и характерные для журнала. Вот это действительный успех, важный еще и потому, что в современной литературе происходит некоторый излом или и вовсе отход от этих вопросов. А ведь без них литература, что называется, сдает позиции. Снижается планка.
* * *
Рассказ Юрия Казакова «Адам и Ева», открывающий сборник, это, скорее, отсылка к тому, о чем говорилось в начале – качественно, серьезно, но вторично – по эмоциональному ряду; по диалоговым приемам, которыми выписаны персонажи. Особенно слаб момент, когда героиня, ссорясь, говорит: «мне и сейчас стыдно, как я бегала в деканат, как врала: папа болен…» - это единственное упоминание об отце в рассказе и от того прием кажется выученным – из других рассказов. В остальном автора, кажется, не следует обвинять – что он не сказал ничего нового – потому что здесь авторская идея – изобразить простоту и первородность ситуации.
И все же скучно.
В то же время этот рассказ обозначает еще одну тему, которой посвящены и многие последующие, – о месте творчества в жизни людей. И о конфликтности творческого человека с окружающим миром. В этом рассказе конфликтность показана, скорее, шаблонно, чем первородно, однако сама суть – «ты творишь, что-то делаешь, не уверен, хорошо это или плохо. Тебя не признают, потому что ты не говоришь ничего нового или наоборот, – толпа просто еще не готова это принять?» - поймана очень точно.
* * *
Традиция, безусловно, должна эволюционировать – она просто не имеет права быть закостенелой и шаблонной, иначе она не будет приносить пользы; превратится в заученный набор догм. Это недопустимо ни в обычной жизни, ни в литературе. С другой стороны, многие, наверное, обращали внимание, что мы начинаем говорить о подобных вещах просто по инерции, когда постепенно меняются поколения. А не когда мы действительно захотели изменить традиции.
В литературе – это смена поколений в толстых журналах. Смена руководителей, редакторов, авторов… Это некая перемена – за общей стабильностью и схожестью. Мы говорим о чем-то новом – нам кажется, о переменах, - на самом же деле, не открывая ничего нового. Глубинная схожесть – за внешней расхожестью, - ведь когда-нибудь и молодые писатели окажутся вынужденными раздавать советы молодым.
Здесь, кажется, вопрос только в том, чтобы литература становилась лучше и совершеннее.
Или… есть что-то еще?
Да, безусловно: человек. Но ведь и это тоже литература.