Анна КОЗЫРЕВА (original) (raw)

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Анна КОЗЫРЕВА

Всё называется: Весна. Всё величается: Победа!

Жизнь и стихи Татьяны Глушковой

Татьяна Михайловна Глушкова – поэт милостью Божией – умерла в 2001 году на Светлой Пасхальной седмице.

Известно, что у Господа свои сроки и свои пределы; только вот смерть всегда бывает неожиданной, моментально отзываясь в сердце щемящей болью и недоумением. Не одно доброе сердце защемило от скорой потери и тогда, но вольно или невольно возникла мысль о том, что подняться в горние высоты при открытых Царских вратах, - еще заслужить надо.

Она долго и мучительно болела, однако в немощи своей не была человеком подавленным и вычеркнутым из жизни. Именно в годы последнего десятилетия, совпавшие с трагическим периодом в нашей стране, Татьяна Глушкова показала до каких высот в чувстве любви и преданности к Отчизне человек способен подняться. Порой казалось, что больна не простая русская женщина, а сама Родина-мать страдает от боли и физических мук… И совсем неслучайно в апреле 1992 появляется страстное стихотворение «Час Беловежья»:

Когда не стало Родины моей,
в ворота ада я тогда стучала:
возьми меня!.. А только бы восстала
страна моя из немощи своей.

В самые последние дни телесного пребывания поэтессы на земле, вышла книга ее стихов «Возвращение к Некрасову», мистически связанная со сборником поэта «Последние песни». И, словно повторяя судьбу русского поэта Х1Х в., она писала в одном из стихотворений цикла:

Не бойся вьюги навесной,
снегов пуховых груза:
я схороню тебя весной, -
ему сулила Муза.

И точно также весной покинула земные пределы и ее личная Муза.
Чистым, светлым днём Татьяну Михайловну хоронили на кладбище в Переделкино. Светило в широком небе лучистое солнце. Пел-журчал в подножии горушки ключ-родник. Тихими волнами на низкие берега набегали воды Сетунь-реки. И путалась в зеленеющей дымке крон высоких деревьев звонкая птичья разноголосица. То, оживающая во всей полноте и набирающая скорую силу, природа открыто радовалась Воскресению Христову.
В эти светлые дни, когда над православным миром повсюду звучит торжественное и ликующее: Смертию смерть поправ! – вот уже более полувека пасхальная радость промыслительно перетекает в победную - 9 мая празднуется День Победы в Великой Отечественной войне.
Этот день и в ее жизни был особо чтимым: маленьким ребенком пережив в Киеве немецкую оккупацию, она его искренне и преданно почитала Святым.
В публикуемой ниже подборке произведений Татьяны Глушковой тема оккупации и Победы – главная. И если первая часть – это память детства, то вторая – вновь скорбные ощущения вражеской оккупации, «когда не стало Родины моей», и вера на будущую Победу, ибо по-другому просто не может быть потому, как «всё называется Россия».

Татьяна Глушкова
(22 декабря 1939 г. – 22 апреля 2001 г.)

На Украине
1942 год

Детство в траве… Лопушиной свирели
теплый, удушливый зов.
Прядают в сини макушками ели
меж кучевых облаков.

Детство – во сне. От апреля до мая –
Вечность по имени: миг.
Это - не я, это вышел из рая
мой темноглазый двойник.

Что он таит? Отчего разговора,
плача хотя б, не начнет?..
Разве не к спеху? так ли – не скоро
наш одинокий черед?

Детство - в плену. Запорошился ельник,
тропки в клубочек завьет…
лишь на околице воин-бездельник
тычет ружьем в небосвод.

1977

***

Всё называется: война.
Всё называется: «под немцем».
Под ним – и осень, и весна,
и две зимы, и та сосна,
и этот луг, и страх под сердцем,
и с петухами полотенце,
и горсть горящего зерна,
и в речке полная луна,
и соловьиное коленце,
и говорят: куда подеться? –
повсюду – о н, везде – о н а!

Всё называется: Украйна…
Как будто кража или тайна,
И край, и краткая межа,
краюха… Шепчешь, не дыша…

Всё называется: весна.
Всё величается: победа, -
и пчелы, золотого лета.
Летят, не гаснут дотемна.

Всё называется: беда.
Всё именуется: разруха.
Проруха, засуха, присуха
беды!.. И эта свежесть духа.
И смерть. И сердца простота.

Всё вспоминается: весна…
Всё называется Россией,
куда тропою густо-синей,
дичась и отряхая иней,
дойду когда-нибудь одна…

ДЕНЬ ПОБЕДЫ

Из книги «После Победы» (Летопись давнего детства)

День Победы помню как день з о л о т о й.
Я его помню в цвете, в запахе, в свете – а не в звуках, словах и других, посерьезнее, впечатлениях.
Очень солнечный, очень теплый, блаженно-весенний день.
Мы пошли почему-то не на Крещатик, а в Ботанический сад. Старый Ботанический сад – с белоколонным входом против Владимирского собора.
Почему-то?..
Но так удивятся лишь те, кто не жил тогда в Киеве.
А пошли мы не на Крещатик – главную, славную улицу – потому что на Крещатик нельзя было пойти. Он лежал ведь тогда еще в непроходимых руинах (встречно друг другу обрушенные дома), и долго еще будут его расчищать для ходьбы. Эту артерию в сторону Киевской Руси… Этот путь к Днепру. И к чугунному великану Владимиру, Крестителю на горе. И к Аскольдовой могиле…
Мы пошли в Ботанический сад, и там сочная зеленая трава была золотой от сияющих, росистых еще одуванчиков. Меня ослепили тогда одуванчики, и день так и остался навеки зеленым и золотым.
Было много людей. И у входа лотошница продавала мороженое. Поршнем выталкивала из жестяного цилиндрика белые узкие столбики с круглыми вафельками, как пятачки, по торцам. Я смотрела, как ловко выскакивают эти снежные столбики и как трудно, наверно, потом удержать их в растопыренных пальцах.
И еще – на мне было новое платье. Белое, в тонкую голубую полоску. Накрахмаленный ситец. Что-то вроде рубашечной ткани… Это платье я после ни разе не помню на себе, а забыть не могу. Ощущение той чистоты, что нарядней любого богатства.
Не испачкать его одуванчиками.
Потому что на мне золотой одуванчиковый венок.
Не испачкать липучей пыльцой такое чудесное платье. И пальцами, позеленевшими от сочных, мягких стеблей. Я рвала и рвала одуванчики вместе с другими детьми, не боясь потеряться в людском саду, озаренном золотыми полянками горько-медовых цветков.
Вот и весь День Победы…
Ну, наверное, наверное, конечно, гремела музыка. Но не помню ее. Помню только пронизывающий, купающий нас солнечный свет. Он струился – как будто беззвучно – и от золотых кренделей меж стволами могучих деревьев. Это – трубы, военные трубы, ими увешана главная группа военных… Но не помню музыки их.
Помню зелень травы, одуванчики, платье и какой-то волнующий, но как будто негромкий, радостный шум толпы. Не толпящейся, хоть большой.
Верно, были тогда-то мы все не в толпе. Просто были мы вместе.
Почему-то всё лучшие дни вспоминаются мне беззвучными. Разве что тихий, отдаленный какой-то гомон, прибой… Такая ли сосредоточенность на чем-то в себе в эти лучшие дни? Но и рай – представляется тихим. Там не надобно слов. Всё понятно без звуков и слов.
Свете тихий… Вот – День Победы.

П

Всю смерть поправ!..

Как лакома ты, Родина моя,
Врагу – и как ему ты ненавистна…
А я шепчу: красавица! Отчизна!
Что без тебя могла бы значить я?

Что без тебя и слава, и любовь,
сама душа – как храмина пустая?..
И я шепчу себе: не прекословь, -
как святцы, дни скорбей твоих листая.

Твоих соблазнов лютая тщета…
Твой путь окольный до приветной близи…
По чину нам – архангельские выси.
По чину высям лестница крута.

Там, у латинян, глянь, вознесены
на кровли храмов адские химеры…
А мы, бродяги православной веры,
лежим во прахе, ежели грешны.

И смирный нрав народа моего –
не пред тобою, власть меча и злата.
Не радуйтесь: мол, русская расплата…
Всемирное в ней тлеет торжество.

Вот так, бывает, зябкое зерно
скорбит в грязи… Поют ему метели.
А поглядишь в конце Святой недели –
всё поле осторожно зелено!

И жаворонок солнечный висит.
А к Троице уже и колосится
та гиблая, обильная пшеница.
И в Духов день горит – не догорит

закат…
И вновь шиповник на меже
нектаром полнит розовые чаши.
Всю смерть поправ!.. – в ответ на песни ваши
твержу о прахе, чести, мятеже…
11 февраля 1994

К 9 Мая 1995 года

Нет, то случится вовсе не со мной,
не на моей закатной, долгой жизни:
я не пригублю на глумливой тризне
воды – уже мертвой, не живой,

той, что хребет народа не срастит,
не оживит его бессильной плоти…
Я этот день отдам моей работе:
в ней кровь и пот по-старому блестит.

Я не пойду к поруганной горе –
Поклонной, нет – коленопреклоненной,
всемирною армадою племенной
в дни, коих нет черней в календаре.

Парад Позора! Не моим глазам
глядеть, не моему склоняться слуху,
внимая, как Великую Разруху
кимвалы славят и пирует срам.

Я прокляну тебя, тевтонский меч,
замоскворецким языком просвирен.
Мой скорбный дух не сломлен и не смирен,
пусть даже голова скатилась с плеч.

Лежит в бурьяне, смотрит в небеса
и, улыбаясь, видит: краснозвездны,
текут полки – задумчивы и грозны…
Леса штыков, бескрайние леса!

Чеканит шаг в сквозной голубизне
морская, в гордом трауре, пехота.
И к Порт-Артуру флагманы Балтфлота
идут – зане вся Родина в огне.

Все воды, все поля, все рубежи…
И было так почти четыре лета.
Но в августе опять шептать: «Победа!» -
сплетать венок из васильков и ржи.

И бредить этим розовым Кремлем,
над коим «Славься!..» взмоет спозаранку,
пока мой дед охриплую тальянку
приладит петь и плакать за селом.

Пока на луг в лазоревых цветах
бегут сиротством вспоенные дети…
Пчелой, сиренью влажной на рассвете
булыжник Красной площади пропах.

И снова лучшей музыкой звучит
«тридцатьчетверок» гусеничный рокот…
Но это – там, горе, орлиный клекот
и шелк знамен, тяжелый шелк гремит!

Под тяжестью крылатою «катюш»
уже прогнулась чаша небосвода…
О Боже, сколько ж русского народа,
славянских душ, преосененных душ!

Не успевали ангелы летать,
перенося их, горьких, с поля брани
на небо, позлащенное заране,
чтоб Землю Свято-Русскую принять.

5 апреля 1995

***

Г.К.

Просохнет кровь. Отступят злые беды.
Как лес, взлетят фанфары, золотясь.
По Лучшей Площади пройдет Парад Победы –
как в прежний раз. Как в незабвенный раз.

То будет день пасхальный, Красной Горки
иль Троицы… Поутру… По весне…
Как маршал Жуков, сам Святой Георгий
проскачет на танцующем коне.

И у Кремля заплещутся сирени,
смывая прах поверженных знамен.
А мы, - не плачь, - мы будем только тени,
из Смутных залетевшие времен…

23 ноября 1993