Руслана ЛЯШЕВА (original) (raw)

О проекте
Редакция
Авторы
Галерея
Книжн. шкаф
Архив 2001 г.
Архив 2002 г.
Архив 2003 г.
Архив 2004 г.
Архив 2005 г.
Архив 2006 г.
Архив 2007 г.
Архив 2008 г.
Архив 2009 г.
Архив 2010 г.
Архив 2011 г.
Архив 2012 г.
Архив 2013 г.

"МОЛОКО"

"РУССКАЯ ЖИЗНЬ"

СЛАВЯНСТВО

РОМАН-ГАЗЕТА

"ПОЛДЕНЬ"

"ПАРУС"

"ПОДЪЕМ"

"БЕЛЬСКИЕ ПРОСТОРЫ"

ЖУРНАЛ "СЛОВО"

"ВЕСТНИК МСПС"

"ПОДВИГ"

"СИБИРСКИЕ ОГНИ"

ГАЗДАНОВ

ПЛАТОНОВ

ФЛОРЕНСКИЙ

НАУКА

Руслана ЛЯШЕВА

Золотая дремотная Евразия опочила на твоих куполах

Заметки на полях сибирских журналов-толстяков

У меня на письменном столе скопились журналы из регионов, в основном Сибири. Есть, впрочем, московские и петербургские. Со свежими номерами здесь соседствуют прошлогодние и более ранние. Хронологический обзор отпадает, сам собой напрашивается типологический — то есть комментарий общих тем и проблем разных журналов. Да и читателю это интересно: хочешь — не хочешь, а собственными извилинами придется пошевелить, размышляя вместе с авторами стихов, рассказов и статей, что, мол, да как, да почему? Собственно говоря, российские журналы для того и выходят, чтобы просвещать людей и сеять разумное, доброе, вечное.

Не лыком шиты

Накануне Дня Победы я прочитала в «Литературке» (№ 18, 2011, от 4-10 мая) небольшую статью Александра Образцова «Конец книгоиндустрии?». В ней он радостно оповестил культурное сообщество, что благодаря интернету «мы стоим перед свершившимся фактом писательского САМИЗДАТА». Образцов, имея «компьютер и лазерный черно-белый принтер», разжился в интернете программой верстки Орлова и теперь вовсю печатает свои книги, избавившись от необходимости оббивать пороги издательств. Не без злорадства поделился он прогнозом о судьбе журналов: «Или «толстые» литературные журналы, которым никак не удается пристойно скончаться. Всем известно, как в 70–80-е годы прошлого века эти самые журналы убивали русскую литературу. Достаточно было усадить на самотек полсотни поджарых литконсультантов, как они напрочь оторвали от журналов (а в случае с СССР еще и от возможности пробиться к читателю) всё живое. Их оставшиеся приятели чуть позднее доели Союзы писателей вместе с Литфондом скорее, чем Семья поужинала Россией».

Ну, наболело у человека! Можно посочувствовать и порадоваться благополучной развязке, но нельзя ему не возразить, поскольку с похоронами «толстяков» он явно поспешил. Как сказал Марк Твен в аналогичной ситуации: слухи о смерти, мол, несколько преувеличены.

В правоте Марка Твена я убедилась, придя вскоре после празднеств — 11 мая — в музей «Булгаковский дом» на презентацию 4-го номера журнала «Сибирские огни». Встречу со столичными чи­тателями вел главный редактор Владимир Берязев и представлял участников Волошинского фестиваля поэзии (изюминка номера). Поэты читали свои стихи, опубликованные в этом номере, а с произведе­ниями тех, кто не смог приехать, знакомил собравшихся Андрей Коровин, организатор фестиваля в Коктебеле. Кстати, в предисловии к подборке стихов Коровин непроизвольно, вероятно, о том не до­гадываясь, отвечает Александру Образцову: «Любой профессиональный фестиваль, где есть мастер-классы, где участвуют мэтры и редакторы журналов, дает талантливому человеку путевку в жизнь. Талантливого человека всегда заметят, и это обязательно скажется на его дальнейшей литературной судьбе. Можно, конечно, сидеть дома и рассылать стихи по интернету, но это редко приносит же­лаемые результаты. Всё-таки нет ничего лучше, чем чудо челове­ческого общения. На Волошинском фестивале этого чуда — в избытке».

Не сказать, что «чуда» общения на встрече в музее было в избытке, но вполне достаточно для творческой атмосферы, когда люди с волнением читают свои стихи, обмениваются новостями и книгами с дарственными надписями. Даже литературному критику (сужу по себе) становится завидно, что не пишет стихов и довольствуется ролью слушателя.

Вернувшись домой с 4-м номером «Сибирских огней», я нашла на его страницах вдобавок к стихам много интереснейших публикаций; рецензия Владимира Яранцева, рассказы Натальи Скакун, Андрея Углицкого, Марины Красули, публицистика Михаила Плотникова, из архива писателя Лоллия Баландина и т.д. Однако, именинниками этого номера остаются, конечно же, поэты: Александр Переверзин, Анна Логвинова, Владимир Беляев, Дмитрий Мурзин, Дмитрий Строцев, Евгений Кольчужкин, Екатерина Косьяненко, Мария Маркова, Мариян Шейхова, Михаил Свищев, Михаил Шелехов, Ната Сучкова, Евгений Мякишев, Светлана Михеева, Сергей Строкань.

Предисловие Андрея Коровина завершается широко обобщающим раздумьем: «Сейчас у Коктебеля есть два пути: продолжение легенды, созданной Волошиным, или, как это ни печально, деградация. Я — за продолжение легенды».

Впечатление, оставшееся после вечера в музее, вселяет надежду, что Волошинская легенда продолжится в растущей популярности Коктебельского фестиваля и в творческих успехах его будущих участников. Я специально перечислила поэтов по именам, чтобы закрепить знакомство с ними будущих читателей. Презентация так презентация! Да не простая, а в столице! Убедитесь, что сибиряки не лыком шиты!

Публицистика дает фору прозе

Вернемся от прекрасного Коктебеля, как говорится, к нашим баранам, то бишь к журналам-толстякам. Разговоры о них и споры не утихают давно, звучат то там, то сям. Вот и весной случилась перепалка, обмен критическими любезностями, между прозаиком Владимиром Личутиным («День литературы», № 2, 2011, статья «Раскол сознания») и главным редактором журнала «Наш современник», поэтом и публицистом Станиславом Куняевым («НС», № 4, 2011).

Печально взирает прозаик на современную словесность: «И литературная, книжная жизнь не оттого безрадостна нынче, что скучна и скудна, что пересеки и засеки наставил ей интернет с телевизо­ром (камешек в огород А. Образцова — Р.Л.), иль что народ беден, разохотился читать, но потому, что в нее, в самую сердцевину, вклинился, как клещ-кровосос, торгаш, превративший книгу в то­вар, готовый выпить живую кровь культуры ради прибытка».

Дескать, что остается «бедному крестьянину»? Воздух, один токмо воздух — подсказал еще загодя Радищев. Личутин с Радищевым не соглашается и напоминает о существовании «толстяков», которые-де и должны спасать настоящую литературу от торгоша. Печатать романы! «А зачем нам романы? Только место занимают... Нам не нужны художественные вещи», — ответил ему как-то в беседе Станислав Куняев. Личутин признается: «…Меня взял столбняк, и отнялся язык».

Слава Богу, столбняк не помешал Личутину поразмышлять о преимуществе художественных жанров над публицистикой: они, дескать, действуют на духовное, душевное и сердечное, куда «чужой и острый ум почти не имеет дороги». И это, мол, важно, поскольку «мы живем в мире фальшивых мифологий, управляющих нами, в глубине которых закупорен разрушительный смысл».

Я не буду подробно излагать статью Ст. Куняева, оппонент отводит все упреки и напоминает Личутину, что именно «Наш современник» напечатал его трехтомный роман «Раскол»…

Им бы — Личутину и Куняеву — за рюмкой чая в ЦДЛ разрулить ситуацию, да, видно, не получилось.

Меня «яростная» полемика натолкнула на иные размышления. Я много лет выписываю «Наш современник», и именно из-за публицистики, которая в этом издании представлена такими именами и в такой острой форме, что другие журналы могут только тянуться к этому уровню. Да вот пример, чтобы не быть голословной. «Наш современник» — № 5, 2011 — опубликовал статью Михаила Делягина «Новые кочевники» по-старому рвут Россию». Я только что хвалила «Сибирские огни», но тогда обошла, а сейчас упомяну статью, которая мне не то чтобы не понравилась, а показалась неактуальной — публикация Анатолия Добровича «Джихадизм. Опыт анализа психологических корней». Эту статью об исламском экстремизме можно было бы пустить раньше или позднее, но сейчас, когда Ближний Восток сотрясают арабские революции, она как-то несвоевременна. Ситуацию хорошо понял «Наш современник» и позволил М. Делягину, директору Института проблем глобализации; поразмышлять о «новой эпохе», основным содержанием которой становится национально-освободительная борьба обществ, разделенных государственными границами и обычаями, против всеразрушающего господства глобального управляющего класса (одна из основных причин социальных потрясений у арабов на Ближнем Востоке).

Мы-то в литературной критике о чем спорим? О «новом реализме» да о постмодернизме, писатели освоили те и другие приемы, обеспечив благополучное сосуществование реализма и постмодерна. Тема для серьезной полемики, прав М. Делягин, — это «новая эпоха» и «постмодернистская надстройка» в экономике, то есть появление нового класса «господ» — глобалистский управляющий класс. Не исключено, после Ливии объектом «гуманитарных» бомбардировок станет Россия. А мы чем заняты? Пустыми разговорами. «Оффшорная аристократия» (определение Суркова) полностью зависит от Запада, ибо там ее счета, недвижимость и семьи. Отсюда невеселый прогноз Делягина: Россия может быть дезинтегрирована после 2012 года, т.е. после выборов, в рамках концепции глобалистов о «хаотизации мирового развития».

Такие серьезные статьи нынче в «толстяках» — не редкость, а романов соответствующего уровня осмысления реальности пока не наблюдается. Новый «Тихий Дон», признаем это, еще не написан. На ум приходит мысль, что острая публицистика — удел столичных изданий. И свежий номер питерского толстяка «Родная Ладога» (№ I, 2011) такое предположение подкрепляет статьями литераторов из Беларуси Чеслава Кирвеля и Инны Бусько «Образование как фактор национальной безопасности: сюжеты для России», а также Григория Калюжного «Третья оборона Севастополя. 80 лет со дня рождения В.В. Кожинова», Александра Вавилова «Новые лики терроризма» и многи­ми другими публикациями.

Однако, знакомство с сибирскими журналами такое предположение отбрасывает. Столичным журналам остается немного шансов на приоритет в актуальности и остроте освещаемых проблем.

Как ни хороши отделы публицистики в столичных журналах, но самые яркие публикации встретились на страницах региональных изданий — это «Донской пролог» Гария Немченко («Огни Кузбасса», № 6, 2010) и беседа Юрия Беликова с Николаем Вороновым «Запрещенный с юности, или Байрон из Магнитогорска» («День и ночь», № 1, 2011).

Модный нынче жанр non-fiction, означающий невыдуманную прозу (фикшн — англицизм: беллетристика, выдуманная проза, а нон-фикшн, стало быть, — невыдуманная, т.е. документальная), появился словно бы специально для Гария Немченко, стиль которого я где-то в прежней рецензии уже назвала лирической публицистикой. Вот и очерк о Михаиле Шолохове написан в этом же стиле — личностно, эмоционально, очень реалистично и убедительно мудро. Лучшего текста об авторе «Тихого Дона» мне читать не доводилось. В первой части, описывающей «нашествие» молодых писателей столичных партаппаратчиков на Вешенскую в 1967 году, скупыми штрихами дается внешний портрет Михаила Александровича, с душевной теплотой реагирующего только на Юрия Гагарина, ради которого он и согласился на столпотворение, названное творческой встречей. «Высокие гости. Громкие речи» — называется эта часть и завершается размышлением автора: «Благодарение судьбе за возможность, которую дала она много лет назад: мучиться недовольством и — всматриваться. И посреди всего того, во что всматриваешься — окутанное дымком от папироски задумчивое лицо Шолохова. И — глаза. Бог даст, когда-либо удастся хоть приблизительно описать, что это был за взгляд и сколько в нем таилось. И что разгадали мы в нем. Уже потом. Всем миром. Сообща. А что — не разгадаем уже никогда».

Дата написания — 2001 год — показывает, что Немченко 34 года помнил взгляд Шолохова и разгадывал его, а открылась ему тайна гениальной книги «Тихий Дон» и характера ее автора через осмысление судьбы казачества — этой настоящей элиты русского народа.

Вторая часть очерка называется «1990 год: ПОЗДНИЕ ВСХОДЫ», а написана почти через десятилетие после первой, в 2009-2010 го­дах (в Майкопе).

«Первое, что я сделал, когда меня в девяностом «кликну­ли» атаманом Московского землячества казаков, — отправился на Ордынку хорошенько рассмотреть, что осталось от находившейся издревле в столице казачьей слободки...» — приступил Немченко к восстановлению связи времен. Однако, обойдя 1-й Казачий переулок, а затем и петлявшие 2-й и 3-й, он не нашел никаких следов казачьего быта. А потом случайно во дворе одного дома разгово­рился с двумя пожилыми москвичками, сидевшими на низкой скамеечке, и услышал от одной из них — вдовы разработчика артиллерийских снарядов, как в конце 20-х и начале 30-х шли испытания новых снарядов на полигоне в Подмосковье. Если снаряды не взры­вались, то привозили из тюрьмы казаков и отправляли за ними.

«Специально возвращали на полигон из тюрем, из лагерей… Когда гибли те, что брали, он (муж рассказчицы — Р.Л.) говорил, из «пере­сылки» в Москве. Потому что лучше них не было работников… Шли и приносили эти снаряды. Кто-то взрывался у них на глазах… Их же товарищи, а то, — рассказывал муж, — и родственники, а они снова шли и тоже взрывались. Потому что был план, его нельзя было на­рушать. Однажды муж своей волей прекратил испытания, и его тут же обвинили во вредительстве, чуть не «загремел», как тогда говорили… Что ему было делать? Понимаешь, он говорит, отважней их нет, других я не брал — дело станет. Крик, плач… С други­ми. Охрана начинает понукать, бить прикладами, а потом стрелять. Сперва в воздух. А эти… Донские казаки. Перекрестился, гово­рит, и — пошел... Вы понимаете? Муж, я знаю, оттого рано умер, что постоянно мучился… Скончался от разрыва сердца. Сразу после войны, скоропостижно».

Всем нам известно, что после революции шло «расказачивание», а на самом деле — как видно по рассказу москвички — уничтожение казаков.

И в те самые 20-е годы и 30-е Шолохов пишет «Тихий Дон». Немченко размышляет, что же это за книга? «Шолохов ли написал великий роман или не Шолохов — да какое по большому счету имеет это значение, если на самом деле это не книга — это щит, прикрывший от истребления народную элиту: казачество! Как говорил когда-то о казаках Велемир Хлебников: «дворяне Земли»! И пусть не Шолохов, пусть Крюков… пусть, как теперь некоторые считают, — Серафимович... Не все ли равно: написал это русский человек, в руках у которого не писательское перо было — меч духовный...»

И дальше Гарий Леонтьевич уточняет: «Да ведь духовный щит, который удалось ему поднять тогда над Россией, на самом деле и есть — щит Господний».

Окончательно тайна знаменитого романа открылась автору очерка после передачи казакам принадлежавшей им прежде церкви Успения Божьей матери: «Положил трубку, и во мне вдруг возникло странное и счастливое ощущение чего-то сокровенного, объединившего вдруг времена и судьбы, в том числе — и мою собственную… ну, вот, мол, вот!.. Богородица и это управила, с возвращением казакам когда-то посвященной Ей церкви. И Шолохову, Михаилу Александровичу, почти мальчишке тогда, конечно же, именно Она помогла поднять щит духовный над бедным своим народом, всё погибавшим от снарядов, которые продолжали взрываться в руках у него на истерзанной недругами и нами самими, «простодырами», нашей грешной земле...»

Думается, очерк о Шолохове — самый яркий «текст» Гария Немченко из всего им написанного о народе.

Беседу поэта и критика Юрия Белякова и прозаика, главного редактора журнала «Вестник российской литературы» Николая Воронова не объединяет один сюжет (персонаж или проблема), но та россыпь тем, которую они обсуждают, выводит читателя на самые, так сказать, актуальные и болевые точки современной словесности — отношение писателей (и государства) к рабочему классу в советское время и к «наемным работникам» нынче; оренбургское казачество и фольклор; язык и народ (барачные люди); попса и настоящая литература; падение уровня «как правых, так и левых» журналов и преодоление этой деградации с помощью писателей Урала и России; и т.д. Журнал «День и ночь» — Красноярский, собеседники представляют регионы Предуралья (Пермь) и Южного Урала (Магнитогорск), но разговор всё время крутится вокруг общероссийских проблем. Например, рассказ Н. Воронова об открытии «страшной вещи» Виктором Астафьевым в годы учебы на ВЛК — превращении колоний бывшей Российской империи в «империю» по уровню жизни, а империи, то есть непосредственно России — в колонию, беднейшую территорию Советского Союза. Много и других более частных проблем перебирают собеседники, не теряя при этом пафоса народности и самостоятель­ности (или оригинальности?) мышления.

Прекрасное интервью, которое, можно не сомневаться, с «руками и ногами» оторвало бы для себя любое столичное издание, если бы его распорядители и редакторы не побоялись ссориться с власть предержащими. Ведь на столичном уровне всё обнаженнее; чихнешь — и услышат. Демократия и гласность, одним словом!

Всё смешалось в доме Облонских

Британский историк А.Дж. Тойнби, наверное, прав, объявив древних греков нашими современниками, дескать, мы с ними существуем же в пределах одной цивилизации («Цивилизация перед судом истории», сборник, С-Пб., 1996). Западную, естественно, имел в виду. Несколько неожиданно поддержал его концепцию наш литера­турный критик, поэт и публицист Владимир Бушин. В новой своей книге «Пляски на сковородке» (М., 2010) известный пародист не отказался от любимого приема — парадокса и связал персонажей древнегреческих мифов с российской злободневной реальностью. И, удивительное дело, все эти недоступные и важные олимпийцы (т.е. обитатели селения богов — Олимпа, ихнинской, так сказать, Рублевки) запросто стали как бы и нашими согражданами: Громовержец (Зевс) — это гарант, дочь аргосского царя Ио — это и.о. обязанностей, но не коровы, как в мифе, а чиновничьей должности в РФ и т.д., и т.п.

Короче, Тойнби и Бушин спелись; ну, прямо близнецы-братья! «Кто матери-истории дороже»? А шут ее знает! В общем, они всех построили в одну шеренгу — древних греков, чопорных лондонцев, транжиров «новых русских», и бог весть кого там еще. Какое-то всеобщее смешение. Профессор и доктор филологии Владимир Гусев то же самое видит в литературе: «Прежнее четкое разделение на правых и левых,… «новых реалистов» и постмодернистов и т.п. сменилось некоторой неразберихой... в этой ситуации трудно следить за «стилевыми тенденциями», «новым в литературе», «творческим состоянием» молодых писателей и т.д. Тем более что как-то нет ориентировочных фигур… Не только «по правую и левую» стороны, но и внутри самих группировок царит атмосфера взаимного недоброжелательства, раздражения и предательства» (Вл. Гусев. Ситуация в литературе. «Московский литератор», № 13, июнь-июль 2010 г.).

А я-то в последнее время носилась, как нищий с торбой, со свеженькой концепцией. Дескать в XVII веке в России сформировался национальный рынок (помню рисунок из школьного учебника истории — бревенчатый амбар и под навесом развешаны товары: сапоги, зипуны, упряжь и прочее), а на его плечах, дескать, расцвела в XIX веке русская культура, наша классика в литературе, живописи, музыке, архитектуре. Зато теперь, когда «рынок» не укрепил, как обещали младо-реформаторы, а разбалансировал экономику, культура объединяет нацию, удерживает Россию от дальнейшего распада.

Региональные издания меня в этом укрепили — от Петербурга до Владивостока, они все продолжают традиции русской классики и вообще русской культуры в широком смысле слова. «Сихотэ-Алинь» (Владивосток), «Дальний Восток» (Хабаровск), «Литературный ме­ридиан» (г. Арсеньев), «Сибирские огни» (Новосибирск), «День и ночь» (Красноярск), «Огни Кузбасса» (Кемерово), «Бийский Вестник» (г. Бийск), «Провинция» (Петропавловск, Северный Казах­стан), «Родная Ладога» (Санкт-Петербург), а также московские журналы и литературные газеты, коих в столице много и разных — всё это написано на основе русского менталитета. Такая поддержка тем более важна, что мы ринулись в капиталистический рынок не в самое удачное время — глобализация, по мнению М. Дерягина, создает «постмодернистскую надстройку» в экономике (класс новых господ — новых «паразитов», управленцев-глобалистов, которые продадут родину, мать и отца ради прибыльного гроша), остальных превращает в быдло. Греция — один пример! Ливия — другой!

Но получается, что моя концепция о нашей опоре — русской классике вызывает сомнение. Коли всё смешалось в доме Облонских, в русской значит литературе, а ведь известно по Библии, дом разделившийся не устоит. Уже и возгласы о приближении конца света слышны; этим, впрочем, никого не удивишь: Западная цивилизация столько раз уже пережила конец света, что обзавелась иммунитетом против та­кого страха.

Кстати, а не обобщает ли Владимир Гусев впечатления о чисто московской литературной среде? В столице ведь шумят и шумят витии, а провинция — консервативная, как улитка на спине свою раковину, несет на своих плечах (в журналах и газетах, стало быть) русскую классическую и православную ментальность: «золотая, дремотная Азия опочила на твоих куполах» (С. Есенин). Не спешит, не бежит за новизной, задрав штаны и заломив набекрень шапку. Пожалуй, так оно и есть: каждому — своё.

Народная историософия

Краеведенье — это, в сущности, народная историософия. Можно только радоваться росту его популярности. Издание томских писателей «Начало века» это выделяет: литературный и краеведческий журнал. Роман старейшего писателя Бориса Николаевича Климычева «Корона скифа» («Начало века», № 1-2, 2010) по жанру определен автором как исторический и приключенческий, но по духу и пафосу также и краеведческий, ибо таинственную сию корону в Томске в середине XIX века с таким азартом и приключениями разыскивают столь разные персонажи, что весь знаменитый сибирский город предстает на страницах журнала в живописной обрисовке и убедительном многолюдстве. Улаф Страленберг примчался из Германии по следам своего предка, пленного шведа, за разгадкой научных тайн, сопряженных с древней находкой. Азартный вор по прозвищу Рак старается ради золотишка, а еще для того, чтобы объегорить полицмейстера Романа Станиславовича Шершпинского, не отдать корону короля скифов в руки этого беглого каторжника. Разорившийся богач Философ Александрович Горохов не прочь присоседиться к древнему сокровищу и поправить свое сильно пошатнувшееся материальное положение. Тут и «гимназистки румяные», и молодой влюбчивый губернатор Герман Густавович, и экстрасенка горбунья Полина. Жизнь, словом, бурлит, сюжет стремительно развивается, каждый участник погони за древней находкой лучше понял мироустройство, историю и нашел свою судьбу, как Улаф, женившийся на гимназистке Верочке Оленевой и быстро обрусевший в полюбившемся ему Томске. Только корона скифа, скользнув через несколько рук, упала в Томь, брошенная рукой Рака, когда Шершпинский настиг его на береговом утесе; дескать, лучше никому пусть не достанется, чем полицмейстеру. Самым большим краеведом предстал перед читателями автор романа Борис Климычев, который, как видно, дотошно изучил историю Томска и, хочется верить, пробудил к ней интерес у горожан.

Литературно-художественный и историко-краеведческий аль­манах «Врата Сибири», издающийся в Тюмени, в разделе «Краеведенье» опубликовал статью Вячеслава Софронова «Загадочный Гавриил» о декабристе Гаврииле Степановиче Батенькове, который жил и трудился в Тобольске с 1819 г. по 1825-й, то есть до ареста. Вместе с сибирским правителем М.М. Сперанским Батеньков «совершает поездки по всем городам, которые тот посещает, живет то в Томске, то в Иркутске». Собирая факты мало изученной биографии декабриста, Софронов старается осмыслить характер и драматическую судьбу декабриста — уроженца Сибири.

Красноярский литературный журнал для семейного чтения «День и ночь» материал Виктора Фишмана о декабристах «Снег Сенатской площади» помещает в разделе «ДиНпублицистика», но это краеведенье, поскольку потомок обрусевших немцев Фишман, родившийся в Днепропетровске, а ныне проживающий в Мюнхене, интере­суется, кто из декабристов был из немецких семейств, например потомок саксонских дворян П.И. Пестель, и как они выдержали испытания, на которые пошли добровольно. В. Фишман оспаривает утверждение В.И. Ленина, будто декабристы были «страшно далеки от народа», поскольку в Сибири ссыльные вели большую и полезную общественную и просветительскую работу и как раз оказались тесно связанными с народом.

Литературно-художественный, научный и историко-просветительский альманах «Бийский Вестник», издающийся в Бийске на Алтае, большинство материалов 2-го номера за 2010 год посвятил Ве­ликой Победе, как например, публикация Антонины Тарновецкой «Мы не надеялись встретиться (история моей семьи)», как рассказ Константина Сомова «Пашкина доля» о штрафнике и другие.

А вот близкий по территории к Тюмени Североказахстанский литературно-художественный журнал «Провинция» (г. Петропавловск) тему краеведенья развернул в рубрике «Урок литературы». Здесь напечатан очерк «Петропавловск в судьбе великой сказки» Владимира Шестерикова — поэта, публициста, главного редактора журнала, потомственного казака, к сожалению, скоропостижно скончавшегося через три месяца. Очерк жизнерадостный, и Пётр Ершов, автор знаменитой сказки «Конек-Горбунок», проживший в Петропавловске с четырех до семи лет, помогает читателям его любознательными глазами увидеть евразийскую равнину с караванами верблюдов на Меновом дворе и березовыми колками вдоль Ишима. В №1 за 2011 год, где шеф-редактор Л.А. Морозова, краеведенью снова уделяется внимание — в рубрике «Край родной» очень живо и со знанием бытовых деталей Сергей Пресняков, фронтовик, полковник, преподаватель пединститута, описывает «Народный Петропавловск».

Впрочем, тема родного края соединяет историю с родной природой, а также с верой наших предков — православием. Это и отражается на жанрах и мастерстве авторов.

В том же «Бийском Вестнике» (№2, 2010) Владимир Скиф (Смирнов) великолепно живописует яркими метафорами алтайскую осень.

Как чуден лес. Немое лопотанье
Осенних листьев душу бередит.
Моё сегодня с родиной свиданье
Случилось у желтеющих ракит.
Прозрачен лес.
Осенний день не прочен.
Вот-вот сорвется непроглядный дождь.
Рябина возле сердца кровоточит,
Осина дарит — ей последний грош.
Осенний лес — собранье пёстрой грусти. —
Листаю на исходе сентября.
В сырых прогалах золотятся грузди,
Прохладный холод грибнику даря.

Брожу в тиши по тёмному распадку,
Ношу отяжелевшее ведро.
Душа себя здесь призвала к порядку
И, кажется, поверила в добро.

Она природе вместе с небом внемлет,
Хотя и носит мёртвое тавро…
А с неба тихо падает на землю
Живое журавлиное перо.

Дальневосточный журнал «Сихотэ-Алинь» благодаря энергии поэта и главного редактора Владимира Тыцких и его соратников из Морского государственного университета имени адмирала Г.И. Невельского, из Приморского краевого фонда культуры, из Русского географического общества и других приморцев каждый год в Дни празднования славянской письменности совершают большую поездку по Приморью. Поэты читают свои стихи, прозаики общаются с чита­телями в Домах культуры поселков, в воинских частях, даже в зонах заключения. Их в конце мая уже ждут и в народе называют это праздничное многодневное мероприятие автомобильным крестным ходом. В издательской программе журнала «Народная книга» по следам каждой такой поездки выходит небольшая книга, в этом 2011 году (г. Владивосток) автором выступила Эльвира Кочеткова. Книга «От сердца к сердцу» имеет подзаголовок «Во имя святых равноапостольных Кирилла и Мефодия. Дни славянской письменности и культуры на Дальнем Востоке. 2010». Такие автопробеги соединяют краеведенье с православием не только у читателей «Сихотэ-Алиня», но и у того всего народа в Приморье, который каждой весной ждет этот необычный крестный ход и радуется дорогим гостям.

Кстати, оригинальность и творческая выдумка проявляется у владивостокцев не только в организации массовых мероприятий, но и в материалах журнала, конечно. № 8, 2010 содержит подбор­ку к 100-летию со дня смерти Льва Николаевича Толстого — это содержательное интервью В. Тыцких с В. Курбатовым, «Слово о Толстом» Валентина Курбатова «Осмелившийся быть», произнесенное в Астапово в тамошнем Доме культуры, а также умная пародия Вла­димира Старовойтова «Без названия» на трактовку творчества Толс­того в современной массовой культуре (постмодернизм в сатире). Жизнь на берегу Тихого океана, видимо, развивает у поэтов и прозаиков масштабное мышление. Это хорошо, это очень по-русски.

В Российском литературном журнале «Дальний Восток» (г. Хабаровск) тоже ощущается свежий ветерок с океана — разнообразие тем, бодрость, жанровое обилие. С живейшим интересом прочитала два рассказа Ирины Левитес из Южно-Сахалинска: «Я стою у ресторана» (блестящий прием иронии, точнее самоиронии героини воссоздает характер умной и волевой 45-летней женщины, переломившей трудные обстоятельства. Есть женщины не только в русских селениях, но и городах!) и «Куда ведешь, тропинка милая?» (врач Федоров стал удачным предпринимателем и зачерствел душой, но встреча с Наташей на дне рождения служащей своей фирмы пробудила в сердце былую любовь, а вместе с ней и совесть). Хорошая проза — тонкая и профессиональная, хотя автор — преподаватель микробиологии и медицинской генетики; значит не все врачи забыли школу советской медицины).

В сибирских журналах — перекличка тем, рубрик, даже слов и авторов; часто встречаются столичные писатели и критики, что как бы подтверждает высокое качество зауральских «толстяков» и лишний раз напоминает, что слухи об их смерти преувеличены. Это точно.