(original) (raw)

Анатолий Жураковский

МАТЕРИАЛЫ К ЖИТИЮ

[Сост., вступ. ст. П.Г. Проценко]. – Paris: YMCA-PRESS, 1984. – 228 с.: портр.

Номер страницы перед текстом на этой странице.

Предисловие и биографический очерк. - Письма с 1914 до 1923 г. - Письма с 1923 до 1937 г. - Воспоминания Жураковской и примечания (в печатном оригинале в конце книги, в электронном - и под страницами).

См. библиографию.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Священник Анатолий Жураковский В судьбе о. Анатолия (Жураковского) провиденциально раскрывается проблема губительного для души богатства и спасительной евангельской нищеты. В нем есть некоторое сходство с состоятельным юношей из евангельской притчи. Только не в чинах, не в деньгах заключалось его "имение", но в душевной одаренности, в привычке постоянно обладать — радостью, мыслью, чувством. Привычка проявлялась в некоторых элементах душевной организации, воспринятой им по принадлежности к интеллигенции, как расплата за грех предков.

Отец Анатолий рано распознал болезнь своего сердца: "Во мне каждое чувство и мысль встает, как рогатка, расслабляя волю и порождая муку... Оттого мне так близок Петрарка - 'первый человек нового времени'... И во мне все двоится..." (письмо от 13.9.1916г.). Нежелание полностью отдаться поступку веры, оглядка на удобства мира мучают его личность.

Он вступает в борьбу с собой, начинает свой подвижнический путь против мутного потока своеволия, захлестнувшего родину. С детства возжаждав видеть и слышать Христа, он находит "простую" возможность быть с Ним: забыть себя в жертвенном делании. "-*

В разгар начинающихся гонений на Церковь принимает священный сан. Рушился русский мир, зараженный животными стихиями, а священник собирал растерянную от происходящего разброда молодежь, раскрьшал для нее небесную Отчизну, где все сохранено — и дом, и родные лица. Есть неизменность! Это стало конкретным чувством юных общинников, которые сумели сохранить и продолжить в своих судьбах положительное наследие отцов.

Начался массовый процесс приспособления интеллигенции к новой эпохе, но в его общине интеллигенция обратилась к покаянию.

Он, жертвуя собой, начал работать для будущей воскресшей христианской России.

Необходимо отметить три важнейшие грани исповеднического пути о. Анатолия:

— Любовь к культуре, как части Священного Предания Церкви. Культура помогает читать Евангелие, свидетельствует о Боге и человеке.

— Углубление в аскезу, на которой заквашена культура.

— Бескомпромиссное стремление всюду и во всем следовать Правде.

Эти черты являются основанием его христианского творчества, строгим критерием, помогавшим держаться узкого пути, быть погруженным в дело веры.

Многих привлечет в о. Анатолии его принадлежность к "серебряному веку" русской культуры, его богатая одаренность (священник, богослов, проповедник, поэт и писатель).

В огромном, поглощенном собой городе, среди массового поклонения злу, это был безумец, окруженный горсткой себе подобных, немощью и голью, почти детьми. Он и его чада — бедняки не оттого, что обладали малым имуществом, а в главном — неотмирном выборе, обрекающем их на нищету, на духовное юродство. Недаром почти весь костяк его общины погиб мученически, а те, кто уцелел, провели долгие годы в неволе, преследованиях. Сам о. Анатолий двадцати шести лет отправляется в ссылку, а тридцати трех — в лагерь.

В лагере он вступает на десятилетний путь смертных мук. Постоянно вспыхивает желание завернуться в мистические чувства и укрыться в тихом уголке, в какой-нибудь каморке: уйти на покой. Лагерь искушал расслабленностью. Здесь исповедник познал всю слабость человека. Он постоянно раскаивается перед Богом, уничижается, тает.

Будущий иконописец изобразит иерея Анатолия на улицах Вавилона, молящимся о заблудших горожанах, об утративших трезвость людях земли. Ради них он истощил себя, попрал ничтожное богатство ума, призывая на пир Христовой любви.

Жизненный путь отца Анатолия прослеживается по материалам, сведенным в одно целое из различных источников летописцем его

судьбы О. : здесь употреблены ее личные воспоминания, отрывки из кратких воспоминаний жены священника, Нины Сергеевны Жураковской, писем батюшки, адресованных к супруге и к духовным чадам, отрывки из проповедей.

О. принадлежит главная заслуга в хранении святых реликвий, связанных с мучеником Христовым, его творческого наследия, живой памяти о нем. Ею же написан "Очерк жизни о. Анатолия".

Нами в самый текст воспоминаний в некоторых местах вставлены необходимые уточнения, выделенные квадратными скобками, составлены комментарии: все на основании рассказов духовных детей погибшего пастыря, лиц, активно участвовавших в религиозной жизни Киева тех лет, а также некоторых книжных источников. Нами же написаны и некоторые тексты "Приложений".

Киев 1981

КРАТКИЙ ОЧЕРК ЖИЗНИ о.АНАТОЛИЯ

Анатолий Евгеньевич Жураковский родился в Москве, в семье педагога. Отец его, Евгений Петрович, был высокообразованным человеком, талантливый, но с чертами рудинствав характере: в жизни он никогда не мог достигнуть чего-нибудь, всю жизнь он был из "обещающих", в то время как его товарищи, куда менее талантливые, становились профессорами, известными критиками, писателями. Он не умел постоять за себя, был до резкости прямолинеен, до щепетильности честен в своих убеждениях.1

Мать, Ольга Васильевна Жураковская2 — шестидесятница. Она поддерживала мужа во всем, но не умела создать в семье уюта, была не приспособлена к практической жизни. Быт их до конца жизни напоминал жизнь студентов в общежитии. Но к ним тянулись, и двери их были всегда широко раскрыты и для нуждающихся студентов, и для писателей, музыкантов, всех, кто жил "не хлебом единым".

А.Е. родился 4/Ш (ст.ст.) 1897 г. в бытность его отца еще студентом. Он был вторым ребенком. Первый, Геннадий, был на два с половиной года старше. Позже родился Аркадий, и еще через четыре года дочь Евгения. Мать в юности страдала туберкулезом, который впоследствии и свел ее в могилу. Анатолий очень привязался к Аркадию, но мальчик родился очень болезненным и лет шести заболел. Тяжелые дни наступили в семье. Отец почти перестал бывать дома, боясь вида страдания мальчика. Мать сама еле держалась на ногах. И вот Анатолий, сидя часами у кроватки брата, молился о нем (хотя религиозного воспитания дома абсолютно не давали) и дал обет простаивать все церковные службы на коленях до выздоровления брата.

В церкви быстро заметили мальчика, неуклонно посещающего все службы, доступные ему по времени, и никогда не поднимающегося с колен. Усердно молился Анатолий, но Аркадий умер. И, глядя на его прозрачное, съеденное туберкулезом личико, Анатолий

дал новый обет — все равно стоять на коленях и молиться о матери.

И вот, после одного из богослужений, к нему подходит дьякон той церкви, знакомится с ним, и впервые Анатолий слышит слова Великого Утешения и обеты Грядущей Радости, которой уже недоступны ни тление, ни утраты. С тех пор беседы после вечерних служб становятся все чаще. И новый мир раскрывается перед мальчиком. Ничто уже не интересует его, ни детские игры, ни театр, в который раньше он любил ходить. Он мечтает отдать всю свою жизнь на служение Церкви.

Между тем здоровье матери внушает настолько серьезные опасения, что на семейном совете решено переехать на юг. Они переезжают в Тифлис. В это время Анатолий перешел в пятый класс. Тяжела ему была разлука с наставником, но он уже настолько окреп в своей вере, что и в тифлисской школе ищет себе товарищей, которые могли бы разделить с ним его путь. Он создает кружок, в котором мальчики занимаются чтением Евангелия и духовных книг, вместе посещают храмы, стараются понять богослужение. Так проходит год. Между тем матери становится еще хуже, климат юга оказался не только не полезным, но ухудшающим ее положение. Опять ищут выхода и переезжают в более мягкий климат - на Украину, в Киев. Это был 1911 год, Анатолий перешел в шестой класс. Отныне долгие годы его жизни будут протекать в Киеве, на который он всегда смотрел, как на вторую родину.

В Киеве была дома та же безалаберщина. Семья сплачивалась около матери, но она была слишком больна, да, кроме того, очень много внимания требовала дочь, их последний ребенок. Она перенесла менингит, и ее воспитание требовало особого внимания. Мальчикам была выделена отдельная комната. К этому времени уже ярко определились их влечения, и комната была их отражением. На одной из стен старшего брата висел огромный портрет Л.Н. Толстого, перед которым он благоговел,3 а у Анатолия висело прекрасное изображение Христа, написанное углем в человеческий рост. Это был подарок одного монаха-художника, с которым он познакомился в Киево-Печерской Лавре. Христос шел по дороге, простой белый хитон мягкими складками спадал с плеч, не закрывая одетых в сандалии ног. Выражение глубокой задумчивости лежало на Его лице, глаза видели что-то далекое от того, что Его окружало. В комнате было как-то особенно тихо и ясно от света, струившегося с полотна...

Семья Жураковских была очень далека от религии, и "увлечение" Анатолия серьезно беспокоило всех. Он отказывался ходить в театр, на концерты, мало читал художественную литературу, хотя знал ее прекрасно, впитывая атмосферу семьи. Он всецело отдался изучению святоотеческой литературы и богословских книг. Случайное знакомство с сослуживцем отца В.В. Зеньковским4 окончательно решило его судьбу. Зеньковский узнал от отца об интересах Анатолия, выразил желание с ним познакомиться. После беседы, Зеньковский, пораженный убежденностью и эрудицией подростка, предложил помочь в его занятиях. Анатолий с восторгом согласился, т.к. ему приходилось слышать выступления 3. и он преклонялся пред ним. Это знакомство перешло в крепкую дружбу — сначала 3. руководил в занятиях, потом духовно оформлял его, и наконец они сошлись, как два равных друга. 3. ввел его в Религиозно-философское общество, где он был любовно принят такими яркими людьми, как профессор В.И. Экземплярский и П.П. Кудрявцев.5 Часто приходилось В.И.Э. воевать из-за Анатолия с полицией, т.к. посещение обществ гимназистам строго воспрещалось... В 1915г. А.Е. кончает гимназию и поступает в университет на классическое и параллельно философское отделение историко-филологического факультета... Там он специализируется у В.В.З., который к тому времени читал курс русской философии, и пишет у него работу на соискание золотой медали: "Жозеф де Местр и Константин Леонтьев". Медаль была ему присуждена.

Первая мировая война отрывает его от университетских занятий. Начинаются скитания. Сначала он попадает на работу в Земский Союз, а потом, в связи с мобилизацией студентов, оказывается на фронте в нестроевой части. При железнодорожном батальоне организовывается школа для солдат, и А.Е. назначают туда преподавателем математики и физики.

Будучи на фронте, А.Е. не оставляет своих занятий богословием и в 1916г. пишет работу "К вопросу о вечных муках". Работа была напечатана в журнале Христианская мысль, издававшемся В.И.Э., ав 1917г. он пишет две работы, напечатанные затем в том же журнале: "Евхаристический канон теперь и прежде" и "Тайна любви и таинство брака".6 В том же 1917г. его демобилизуют по состоянию здоровья, и он возвращается в Киев. В Киеве происходит его встреча с одним бывшим афонским монахом, а потом полковым священником, вернувшимся с фронта — архимандритом Спиридоном.7 Отец

Спиридон обладал большим даром — силой своего слова увлекать людей. Так, на фронте воодушевленные им солдаты беззаботно бросались в бой. Но однажды он увидел, как немецкий самолет бомбил их часть. Из черного креста, нарисованного на его крыльях, — летела смерть. Это так поразило его — крест, несущий смерть, — что он проклял войну и уже больше не мог быть на фронте. В Киев (он приехал подавленный и нашел В.И.Э., работы которого он читал, и пришел к нему со своей тяжелой думой. В.И.Э. обласкал его, и о. Спиридон остался в Киеве. К этому времени вернулся А.Е. Между ним и о.С. завязалась тесная дружба, тянувшаяся до самой смерти о.С. В это время уже начался революционный вихрь, солдаты бежали с фронта, оседали частично в городе. И вот о. Спиридон и А.Е. стали ходить по казармам, по рабочим кварталам с проповедью Слова Божия. "О.С. и его товарищ стали широко известны в этих кругах, их любили, их ждали". И в самой гуще рабоче-солдатской массы они никогда не слыхали ни одного адресованного им грубого слова.8

В 1918г., после обстрела Киева, они организуют помощь пострадавшим — питанием, одеждой, уходом за детьми: помощников становится все больше.

Эта кипучая жизнь отразилась на здоровье А.Е. Ранней весной 1920г. он заболел туберкулезом, и в больнице врачи уже не ручались за его жизнь. Организм, и так слабый, был подорван длительным голодом. В Киеве бесконечно менялась власть, город голодал,. а деревня не шла на выручку. Ходили менять последние вещи, но часто не было сил дотащить выменянную картошку.

Вот в этот-то момент опять на помощь пришел о. Спиридон. Он стал ходить по деревням, проповедуя Слово Божие. Его принимали, и он рассказывал о голодающем городе, о светлых людях там, обреченных на медленное умирание. И вот он часто привозил пода- ренные ему продукты и поддерживал ими жизнь профессуры Духовной Академии. В одну из таких поездок он попал в деревню, в которой ему пожаловались, что их отделяет от церкви река и во время паводка они совершенно отрезаны, что особенно сказывается в посту и на пасхальной неделе. В этой деревне был заброшенный помещичий дом. Отец Спиридон посоветовал в помещении дома сделать церковь, обещая достать всю нужную для церкви утварь. Взамен он предложил взять на поправку больного студента, дать ему комнатку в этом доме и кормить, как кормят пастуха, поочередно. Крестьяне с

восторгом согласились, так как для них это никакого труда не составляло.9 Приехали с телегой и повезли "студента" к себе, втайне не надеясь его довезти, так он был плох. Отец Спиридон же достал через отдел ПОЛИРУ (отдел по ликвидации религиозной утвари) полное оборудование одной из полковых церквей и отвез в деревню. Началась перестройка дома под церковь. А.Е. же стал чувствовать себя значительно легче: питание и воздух сделали свое дело. К середине лета он мог уже ходить понемногу возле дома, а еще позже торжественно дошел до конца сада. Крестьяне полюбили своего выкормыша и осенью, когда церковь была готова, а он более или менее здоров, стали просить его остаться у них и быть священником. 18 августа 1920г. состоялось его посвящение в иереи в Успенском Соборе Киево-Печерской Лавры. Одновременно он заканчивает университет. Теперь его жизнь всецело отдана Церкви. Каждый день в маленькой церкви происходит богослужение, каждый день возносится бескровная жертва. В будние дни народу очень мало, но в праздники и по воскресеньям храм наполняется. Постепенно стали посещать его и приезжающие из Киева: те, кто знал А.Е. по его выступлениям или учились с ним, искали новой духовной встречи с ним. Приходилось и А.Е., бывая в Киеве, участвовать в богослужении то в одной, то в другой церкви. Тогда часто устраивались всенощные бдения, оканчивающиеся только к утру литургией.10 А.Е. неизменно сослужил и проповедовал на этих бдениях. Его новые духовные дети стали просить, чтобы он совсем переехал в Киев, а в деревню согласился поехать близкий о. Спиридону юный священник.11

Стали хлопотать о переводе А.Е., что оказалось делом нелегким; но делегация к Митрополиту университетских профессоров, наконец, добилась разрешения.12 А.Е. дали маленькую домовую церквушку (бывшую приютскую) барачного типа. Церковь эта находилась в чужом приходе и не имела ни собственных прихожан, ни собственных средств к существованию. Находилась она очень близко от университета, на тихой, тенистой улочке.13 Очень скоро церковь наполнилась молящимися, приходящими отовсюду, в основном это была интеллигенция, давно забывшая свою связь с Церковью, с мучительными сомнениями и наболевшими язвами души. Было и много молодежи, ищущей, горячей.14 Были и пожилые люди, принесшие Богу свое разбитое сердце. Все находили утешение, поддержку и оставались здесь. Сорганизовалась всетерриториальная

община, образовался свой хор, появились свои чтецы. Там не было профессионалов, и все было трепетно, благоговейно. Многие были знакомы друг с другом - стихийно образовались кружки: пожилые, - занятые административными делами; молодежь, мальчики, изучающие богослужение, старающиеся глубже войти в сердцевину церковной жизни; девочки, заботящиеся о благолепии храма. К каждому « богослужению готовились, как к празднику, — читались церковные песнопения, канон, профессора Духовной Академии помогали молодежи,15 учили ее читать, понимать прочитанное, учили, как должен верующий вести себя во время Великого Таинства. Многие стали прислуживать в церкви, другие петь или читать. В церкви не осталось места для толпы, это было одно молитвенное целое и предстоящий перед Престолом, молящийся о них, о всем мире. Небесной покровительницей общины была св. Мария Магдалина, и особенно радостно и торжественно проходил день 22 июля. Вся церковь украшалась цветами, на всех лицах сияла радость, стройно звучали голоса хора, благоговейно читали на клиросе выделенные прихожане. А о. Анатолий, казалось, ходил по воздуху, и сияло вдохновенной молитвой его лицо.16

Приблизительно к этому времени относится оживление религиозной жизни города. Происходят собрания, устраиваются лекции, диспуты. А.Е. делает ряд докладов в христианском студенческом союзе, выступает в диспуте против теософии (март 1922г.), читает публичный доклад "Христос и мы" и, наконец, участвует в грандиозном диспуте, устроенном общественностью города, на тему "Наука и религия". Диспут (май 1922г.) происходил в помещении актового зала университета один день, и два дня - в помещении оперного театра, всего он длился три вечера. Выступал известный журналист Поссе и какой-то (не помню его имени) снявший с себя сан епископ; со стороны верующих - П.П.К., В. Асмус,17 профессор университета Делоне и А.Е. Народ был явно на стороне верующих, и А.Е. забросали цветами.

Необычайное оживление церковной жизни вокруг храма, молодежь, все это не могло не насторожить власти. Издается приказ о закрытии церкви как домовой, находящейся в непосредственной близости к детскому учреждению. Отцу Анатолию предлагается перейти в другую церковь, также бывшую домовую церковь Религиозно-просветительного общества (1922г.).18 Торжественно молодежь переносит иконы в новый храм на руках. Община вся идет за

своим настоятелем, и фактически жизнь продолжается так же, как она шла в храме Марии Магдалины. В это время зарождаются новые течения: обновленцы, живая церковь, автокефалисты рвут живое тело Церкви.19 Отец Анатолий начинает деятельную борьбу с ними. Лекции, проповеди, беседы... В результате в ночь на Великий Четверг - арест (март 1923 г.). В Киеве его держали очень недолго - перевезли в Москву, где в Бутыр«кой тюрьме продержали, пытаясь заставить его переменить свои взгляды. Приговор - ссылка в Йошкар-Олу (тогда Краснококшайск). Жили просто, снимая помещение у местного населения. В городе ссыльных было много: это были представители различных партий, духовенство. Все они очень любили приходить к о. Анатолию "на огонек", многие уходили из комнаты с обновленной душой. Скоро прибыл друг о. Анатолия, настоятель Киево-Печерской Лавры, архимандрит Ермоген.20 Вместе они прежде всего начали у себя в комнате совместное служение. Был сделан новый стол, который служил престолом; друзья привезли антиминс, небольшие чаши, и опять почти каждый день стали возноситься молитвы о всем мире. Сначала это делалось втайне, народ был: келейник, о. Ермоген и жена о. Анатолия, затем стали приходить местные монашенки, по трое-четверо, не больше, чтобы не Привлекать внимания. В церковь не ходили, т.к. церкви были обновленческие. Но проходит несколько месяцев, и местное духовенство Под влиянием разъясняющих бесед с ними о. Ермогена и о. Анатолия приносит покаяние и получает разрешение на служение от Казанского Православного епископа. В первый торжественный день их возврата в лоно Церкви о. Ермоген и о. Анатолий демонстративно шествуют В храм и принимают участие в богослужении. Через два дня они были Вновь арестованы уже местными властями. Опять тюрьма, допросы. Но, видимо, не получив санкции своих высших органов, месяца через три власти их отпускают. В ссылке они пробыли до конца ноября 1924г. Возвращались глубокой зимой. Когда подъезжали к Казани, слышали звон колоколов — было Введение Божией Матери во храм.

И вновь Киев. О. Ермоген возвращается в Лавру, перед о. Анатолием встает вопрос о храме. С обновленчеством в Киеве в это время уже покончено. Отец Анатолий получает небольшую зимнюю церковь при храме Николая Доброго.21 Община радостно встречает своего пастыря. И начинается вновь его служение. Так длится до того злосчастного дня, когда митрополит Сергий издает свою

"декларацию".22 Неслыханная ложь раздается с амвона от лица Церкви. Так было еще впервые. Люди страдали, но они знали, что есть место, недоступное лжи и неправде. Пусть отступали отдельные пастыри, но Церковь, Церковь была свободна, и, когда появились живоцерковники всех толков, верующие быстро разобрались, что это падение отдельных людей, но Церковь чиста и непорочна, как Невеста Христова. А вот теперь... И лучшее духовенство всех городов начало быстро сплачиваться. В Церкви не должно быть и тени неправды. Литургия — в переводе общее дело, творится она по благословению архиерея, чье имя на антиминсе, но поминая епископа, ты становишься частью того общества, символом чего он является. Каждый за всех в ответе — это соборное начало православия. Но можно ли становиться одним целым с ложью и хулой на Духа Святого? И все духовенство, лучшее в нем, ищет выхода. Не все епископы предали. И вот начинается движение, которое враги Церкви назвали потом "иосифлянство" (по имени ставшего во главе митрополита Иосифа (Петровых).23 Отец Анатолий едет в Ленинград, там становится под окормление епископа Дмитрия Гдовского.24 Дальнейшее служение он совершает в храме Преображения, где служил о. Спири-дон, который также примыкает к отделившимся от Сергия. В своих проповедях и беседах, наряду с евангельскими темами, он разъясняет молящимся положение Церкви, призывает их не нарушать чистоты Православия.25

1 октября 1930 г. о. Анатолий был арестован, как и многие "иосифляне"; их долго держали во внутренней тюрьме на Лубянке, потом в Бутырской тюрьме, и после годового следствия вынесли приговор. Отец Анатолий был приговорен к высшей мере наказания — к расстрелу, с заменой 10 годами концлагерей.

Начались лагерные мытарства - Свирские лагеря, Соловки, Беломорский канал. В лагере его жизнь бывала порою невыносима, духовенство использовали тогда на самых трудных и черных работах, что с его слабым здоровьем и неприспособленностью к жизни создавало дополнительные трудности. Много раз он был на волосок от смерти, но Господь хранил его.

Так прошло семь долгих лет, и, казалось, уже начали брезжить первые огоньки грядущей свободы. Но вот 1937 год. В лагере его хватают, переводят в Петрозаводскую тюрьму (в начале ноября). Что там происходило - никому не ведомо. Очень долгие годы о нем не давали никаких сведений. Наконец дали ответ: "За вновь

содеянное преступление" он получил новый срок - 10 лет без права переписки, с содержанием в особом лагере с усиленным режимом.

10 октября 1939 г. он скончался от туберкулеза где-то там далеко, вдали от близких, и был брошен в общую яму с биркой на ноге.

Верим, что сейчас он в Обители Света.