Теория практического пустословия (original) (raw)
Всякий раз, оказавшись в маршрутном такси без наушников, я задаюсь вопросом: "Когда умолкнут все песни, которых я не знаю?"
Что мне нравится в Свидетелях Иеговы, так это уважение к замкАм, - они ломятся к вам неделю и на том выдыхаются. Не такова кошка по кличке Тян. Ненависть к институту дверей роднит её с коллекторскими бюро. Закрытая дверь вызывает в животном аффект. Так ведёт себя галлюцинация, заподозрившая, что её никто не видит. В страхе развоплощения кошка таранит дверь, транслируя в пространство типично хтонический вой. Тварь не устаёт никогда. Она осаждает преграду с динамизмом монголо-татарской орды, а ты дрожишь в ванной, безоружный, но с причёской Сигурни Уивер.
Конечно, дверь можно исключить. В этом случае, объект займёт место напротив, и придавит взглядом представителя ювенальной юстиции, в ожидании признаний и пикантных деталей. Этот взгляд уверен, стоит ему моргнуть, как ты погрязнешь в поэзии и содоме (порядок вариативен). Прямо сейчас, и да, в этом самом виде. Есть у кошки претензии к клеткам. Сначала стремление прорваться сквозь прутья мы с попугаем приписывали типичной для хищника страсти. Птица красноречиво наставляла кошку в гуманной теософии и обращала в вегетарианство. Очевидно, мы ошибались. Это банальное стремление к трансцендентности.
Квартира превратилась в реалити-шоу. Купание в ванной заменил контрастный душ, туалет — строго по расписанию. Мы живём в полутьме — шторы задёрнуты в надежде схоронить главный зимний секрет — окна тоже можно открыть. А между «можно» и «нужно» так легко поставить знак равенства.
Он шёл вразволчоку, загребая воздух плечами и оглушая ночные улицы молодецким свистом. Чёрный бомбер нараспашку, петушок на хронически бритом затылке, три полоски на трениках. Личность с магнетизмом такой силы способна высосать гемоглобин из крови наблюдателя. Конечно, он был не один. С ним была особа, в организации внешности которой особую роль сыграли меха и красители. И если контраст палитры одежд просто ослеплял, то расцветка лица была способна вызвать системный сбой у хамелеона.
Она цепко сжимала его бицепс, он влёк её в ночь. «Эээх, бля!» - временам вскрикивал он, орошая пространство распирающей душу благодатью. Она посматривала на него с нежностью, а на пустынные улицы с вызовом. Встречный прохожий выглядел как человек из района, где внешняя сексуальная привлекательность традиционно ценится выше, чем способность к мимикрии под хищника. Внезапный окрик «Опа-опа!» загнал прохожего в сугроб.
Он усмехнулся, дивясь широте границ личной зоны комфорта, а она, вконец разомлев, повлеклась в будущее. За крепким, надёжным плечом.
-Ты тожэ это видэл!? Скажи! Точно, а! Может развернёмся, а? Ты моя счастливая звезда, слушай!
Спортивная попка в домашних ситцевых трусах — физическая константа, постоянная в любую погоду. За бортом такси -1С, внутри — баня. Таксист пытается понять силы, способные склонить потрясную цыпу обнажить трусы у обочины во тьме. Что за пустая растрата ресурса? Неглиже на трассе лишено смысла. Не будь света фар его экипажа, зрелище сгинуло бы для восприятия, как звук дерева, упавшего в глухом лесу. В такси запотели окна.
-Говоришь, билэт забыл? На концэрт?
-Да, сегодня «Аквариум» выступает.
-Пофигу на «Аквариум», может она на концэрт переодевалась? Но зачэм дома не одэлась? Нэ! Для платья она бы надела стринги!
-Может она с горнолыжки переодевалась? Тут рядом лыжная база.
-Можэт, можэт! Но почэму не в машине? Она жэ у машины стояла!
Он погрузился в репродуктивные грёзы.
-А можэт разврэрнёмся, спросим, а?
-Я на концерт опаздываю.
-Пф... Да сдался тэбе этот Грэбень! Я его вчера у Бронштэйна видел. Знаешь Бронштэйна? Я его ещё со стройбата знаю. Мировой! Хочэшь познакомлю?
-Мы знакомы...
-Но послушай, зачэм она в трусах, а? Паранорррмальные трусы, слушай! Зачэм у дороги?
-Ну, может склонность у человека к эксгибиционизму...
-Как ты сказал? Экс... што?
-Это люди, которым нравится обнажаться при незнакомцах.
-Слово такое есть, а? Не врёшь?
Мимо неслись серые сугробы, дебри безоконных сараев, мир заборов и теней. Он молчал, но в зеркале заднего вида танцевали глаза. В них — золотые пляжи, томящий ситец и волоокие посулы.
-Ну,- вздохнул шофёр, азартно нежа клаксон на повороте, - раз слово есть, значит и такое бывает.
Бабуля бранила Камаз. Самосвал цвета десятирублёвой купюры выделялся среди коллег внутренним содержанием. Лобовое стекло освежал кумачёвый вымпел с золотыми кистями и сусальным трафаретом «Серёга». Тон интерьеру кабины задавали чехлы на сиденьях в виде тигриных шкур. Руль с коробкой передач затянуты в кремовый плюш. Домашний уют капитанского мостика дополняли строгие лики образов и фотопортреты бедных на одежду леди.
Бабуля в шапке, похожей на лиловое дилдо, грозила Камазу зонтиком. Как дама, рождённая в мире, где находилось место чердаку и подполу, она кричала, что всему своё время и место. А сейчас не время, и не место. Прохожие кивали. Была в её словах некая зудящая логика. Она обжигала, как жареный помидор.
Камаз Серега пыхтел и урчал. Он был бы рад свалить, но попал под напор обстоятельств. Не в силах возражать прошлому, он улизнул глубоко в себя. Его мрачный облик выдавали фары — круглые, чуть удивлённые. «Интересно», - думал он, - «сколько народу, читая «Войну и мир», восторгались искусством пить как Долохов, вместо соучастия в духовных поисках Пьера? Или вот, удобно ли курить перед расстрелом, или это вредно для здоровья?»
Камаз ждал, пока откроют ворота. Он освободит тротуар, и собственный кузов. Бабуля уйдёт в прошлое, а вопросы останутся. Или о чём обычно думает Серёга, пренебрегая явью и вечно хмурясь в усы?
На щеке рдеет свежий след пощёчины. Во мгле цвет моего лица приятно симметричен, но утром анфас расцветёт красками Матисса. И, главное, эти следы засосов на шее… Она поблизости, полна репродуктивной страсти. Я зол, но увлечён ею полностью, сейчас она – обнажённая реальность.
Каждый человек в физическом смысле светится, я излучаю тепло, а значит – инфракрасный свет. В таком свете я – слишком хорош. Изолирую прелести одеялом. Напрасно, – чувства сильнее логики. Она приближается.
Ей уже мерещится стая детей, горшок с геранью и жёлтый в бахроме абажур. Заношу ладонь. Луплю себя по уху. Она с ехидным звоном скользит между пальцами и готовится к новой попытке. Минует третий час ночи.
Тянусь за блокнотом. Пишу.
№1 – «Купить москитную сетку»
Ощупываю битое лицо. Тайлер Дёрден добавляет второй пункт.
№2 – «Никому не рассказывать о клубе»
- Взз! – поддакивает она.
Подумываю отпустить усы. Не спешите меня осуждать. Против усов организована настоящая кампания: теперь их почитают за нравственный дефект. У наблюдателя они вызывают брезгливость, у носителя – чувство подавленности. Но ведь усы – умны. Они вдохновляли Эйнштейна, Теслу и Декарта. Им не привыкать тешить зрителей, - вспомним Сальвадора Дали, Ницше или Гитлера. Усы подобно дельфинам приятны на ощупь, их можно и нужно ласкать. Пока же усы всё больше прозябают в одиночестве или неволе, где лишены семьи и общения с себе подобными.
В тренде бороды. Они компенсируют утраченные эпохой брутальность, ум и благородство. Но давайте смотреть отвлечённо. Лишите бороду усов – и вы похожи на промышляющего шпинатом матроса или воинствующего ваххабита. Усы – это стиль. Усы – это звон шпаг, свист картечи, ржание боевого коня, звезда шерифа, декаданс, символизм и хруст французской булки. Усы чинят правосудие, пишут стихи, ведут паровозы, укрощают молнии, отбеливают паруса, прячут в кустах радар… Если борода это скаляр, то усы – вектор. Усы – это…это… своего рода экзистенциальная феноменология с привкусом ретро.
Кхм-да-а… Бармен, ещё два абсента, пожалуйста.
Два часа назад. Митинг около памятника Бабру. Десяток человек с плакатами, проклинающими произвол трансцендентного института силовиков. «Долой!» «Не позволим!» «Позор!» Небо мстительно орошает борцов ледяным дождичком. Вокруг группы с транспарантами носится двухметровый детина в пилотском шлеме и зелёной балетной пачке, дающей жизнь голым ногам, поросшим густым ворсом. В руке у детины волшебная палочка феи со звездой на вершине. Рядом, сидя на мокром асфальте, бьёт в там-там человек, одетый в костюм недостающего звена эволюции. Фей дарит улыбки прохожим, машет палочкой и пританцовывает. Недостающее Звено стучит. Борцы с произволом мокнут.
Пассажиры автобуса на светофоре превратились в зрителей. Сквозь запотевшие стёкла, скрадывающие чёткость и размывающие свет, сцена напоминает полотно в стиле импрессионизма. Благообразный дедуля, насытившись зрелищем, оборачивается к сидящей рядом румяной тёте в косынке.
- Show must go on! – произносит он, кивая за окно.
- Точно в говно, - соглашается тётя. – Или просто пидарас.
Друзья, прекрасная 
yaff очень в нас нуждается. Рекомендую её как обладателя уникального внутреннего мира, который, к счастью, с ураганной силой прорывается во внешний и меняет действительность в добрую сторону.
Далее цитирую langobard
Дорогие друзья! Новости сегодня не хорошие, а деловые, поэтому сразу перейду к новостям.
Операция прошла успешно, но...
Запущенность болезни потребовала более сложной, а значит и более дорогой операции. Плюс потребуются еще три химиотерапии и два месяца проживания в Сеуле.
Если в деньгах, включая обратный билет и возврат Альберту Налимову почти тысячи долларов, которые ему пришлось одолжить, чтобы оплатить операцию полностью, то требуется еще около десяти тысяч долларов.
ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ДОЛЛАРОВ.
Мы начинаем новую и, будем надеяться, последнюю волну сбора средств на спасение нашей Татьяны.
Не факт, что нам удастся собрать всю требуемую сумму, поэтому вот какая огромная просьба. Если у кого-то просматриваются варианты крупного спонсорства (частного или общественного), пожалуйста, давайте рассмотрим все варианты.
С рёвом чахоточного аэробуса проплывает тонированная девятка. Битая, ржавая, заплата на заплате, она похожа на кирзовый валенок со спойлером. Люто фырчит обрезом выхлопной трубы водила в меховой кепке и осанкой принца. Бабуля на остановке – внучке.
- Вот дед твой такой же яркий был парень. Бывало, трещотку к спицам пришпорит, катафот на велике начистит, и ну меня из школы забирать. Ну как тут было мамку твою не сделать?
Прямо с утра пока темно и мир ещё в постели подземный переход полон ярких проявлений актуальности. В половине восьмого утра гулкие своды уже оглашают жалобы на соседа, у которого на фабрике стачка и скорбное бзынь расстроенной гитары. Ты привычно наполняешься мрачной безнадёгой, когда замечаешь, что аскером у музыкантов – чернющий негр. Сжимая в руках ушанку, он бросается к прохожим с боевым кличем уральских горцев «Ой-йоооо!» Шапка как никогда полна медью - живо ещё в россиянах бремя белого человека.
И только заправленный спозаранку рябиновкой Стёпка-Вчетыреноги, спустившись в переход на ежедневный христорадный промысел, едва не обделался от экзистенциального ужаса.
Считается, что самую длинную повесть в истории человечества – «Океан сказаний» из семисот тысяч двустиший поведал индийский бог Шива своей жене Парвати в благодарность за секс. Он рассказывал её пятьсот вечеров, которые Парвати провела оседлав лингам рассказчика.
Самую короткую историю в мире рассказал сегодня двухлетний пассажир маршрутки №16 в красивом голубом комбинезончике. Оседлав анемичного вида мамашу, он пытливо сканировал окружающую действительность, пока не замер от нисхождения сатори. Одним усилием воли он сменил цвет нижней части комбинезона с небесно-голубого на синий. Когда пятно достигло максимального размера, он повернулся к мамочке и громким шёпотом изрёк:
«Мама, я всё!»
В целом, все книги по самосовершенствованию сводятся к тому, что человек из Беверли-Хиллз советует человеку в Магадане выйти из зоны комфорта.
Когда я стану большим и умным, я непременно напишу роман «Муха по имени Джонатан Ливингстон». Сюжет будет такой.
Муху по имени Джонатан Ливингстон с детства смущает узость мышления мух, озабоченных лишь гневным жужжанием и непрерывным битьём о стекло. Джонатан всецело отдаётся тренировке искусства полёта как образа бытия. В определённый момент он оказывается не в состоянии мириться с правилами примитивного существования мушиного социума. Изгнанный из роя, он ведёт идиллическую жизнь отшельника.
Однажды Джонатан встречает двух сияющих зелёных мух, которые забирают его в совершенную реальность – за пределами оконного стекла, в следующий, лучший мир, достижимый через собственное самосовершенствование. Этот мир населён мухами, посвятившими себя искусству полёта. В новом мире Джонатан знакомится с Цокотухом — мудрой мухой-старейшиной. Цокотух становится наставником Джонатана, учит его перемещаться сквозь оконное стекло через отрицание существования окон, и демонстрирует глиняный пулемёт.
Через некоторое время Джонатан принимает решение вернуться на Землю, чтобы передать полученные знания таким же мухам, каким он сам был когда-то, чтобы поделиться страстью к полёту и стремлением к совершенству. Джонатан собирает небольшую команду из мух, изгнанных роем, и начинает обучать их мастерству полёта. Добившись впечатляющих успехов, вся команда под предводительством Джонатана набирает релятивисткую скорость, чтобы преодолеть пределы оконного стекла.
В раковине – Эверест немытой посуды. В его предгорьях самоорганизуется жизнь, у подножия уже изобрели колесо. Холодильник напротив, давно необитаем и превратился в мещанский реликт. Изредка в него заглядывают квас и светлое нефильтрованное. Телевизор принял беспечный целибат. Зато дюжина книг расцвела закладками всех форм и размеров, свидетельствуя о читательской ветрености. Бумажник отвык от шелеста купюр, в нём бренчит лишь мелочь – конденсат былого шика. По вечерам дом резонирует со звуками корявого блюза, столь странно уместными в этой сибирской Алабаме. В центре нового дивного мира сидит человек, раздетый в трусы, и архаично выводит ручкой «Лето – это маленькая жизнь!»
Пожалуй, в жизни каждого человека случаются моменты, когда ты молишься о том, чтобы Бог, будь ты трижды атеистом, сейчас смотрел в другую сторону. Сегодня со мной произошёл как раз такой случай. И вот моя исповедь.
В каждом приличном фильме ужасов присутствует образ исчадия ада, волею судеб нашедшего приют в детской игрушке. Для нагнетания саспенса такая игрушка обычно издаёт нежные звуки, резко контрастирующие с демоническим характером вселившейся в неё сущности. Потому-то любитель триллеров со стажем относится к неваляшкам, пупсам, и особенно, музыкальным шкатулкам с большим подозрением. В силу биологических причин мой дом доверху набит игрушками. Обычно они коротают век в специальных резервациях и докучают мне не чаще мумии Ленина. Всё изменилось сегодня ночью.
Как-то так и происходит в фантазиях Стивена Кинга. Герой смирно дремлет в постели, когда на его голове начинают тревожно шевелиться волосы. «Я дракон, люблю поесть, Надо мне еды не счесть!» - странное, неуместное двустишие мигом прогоняет сон, а волосы на остальной части вашего тела следуют примеру Президиума. «Как увижу я еду, к ней иду, лечу, бегу!» - поёт в кромешной тьме трогательный фальцет. Писк приглушён, словно звучит из третьего круга ада, согласно Данте специально отведенном для гурманов и обжор. «Помню как-то суп в июле съел с тарелкой и кастрюлей» - бесовские куплеты продолжаются, но рассудок с явной неохотой возвращается к хозяину. Откинув одеяло, он спешит к корзине с игрушками. «…и картошечку в охотку проглотил со сковородкой!» - не унимается незримый Гаргантюа, когда герой суёт руку в пекло.
С тех пор, как мой район покрылся зарослями новостроек, зданиям стало не хватать номенклатуры. Новым постройкам присвоили номера с дробями, после чего мой дом стал близнецом пары десятков жилых коробок высокой плотности. Эта высшая математика привела к тому, что меня постоянно навещают чужие родственники, пьяненькие гости и даже сутенеры. Но сегодня был совершенно особый день.
Сегодня, как назло, я впервые в жизни стал донором. Всё прошло наредкость удачно – во время сеанса забора крови я благополучно вырубился, после чего во мне проделали уже третье за день отверстие (помимо вены и пальца), в которое принялись спешно закачивать физраствор. В результате я покинул станцию переливания с двумя бинтами, красочными бантиками украсившими мои локтевые сгибы. В таком виде меня и застал стук в домашнюю дверь.
Сперва он воздал хвалу Солнцу, позволившему увидеть её. Свет замирал на ней, кутался в её волосах, ласково гладил кожу, бесстыдно медлил в складках одежды. Уже через секунду он ревновал её к каждому фотону. Он чувствовал, как красота проникает в тело с неумолимостью вируса. Он попал в лапы эротического механизма, способного смолоть его в муку, плюнуть, и из получившегося теста слепить покорённого голема. Им будут двигать не похоть и вожделение, но отсутствие надежды выжить вне её поля зрения.
«Беги, дурак!» - хотел крикнуть я сорванцу. Но он уже дёрнул её за косичку, а она, обернувшись, демонстрировала ему свой язык.
Поздний вечер пятницы. Из подъезда выходит презентабельного, но взволнованного вида человек. Он сворачивает на пандус для вывоза бытовых отходов и среди мусорного завала находит огромный чёрный пластиковый мешок. Чертыхаясь, он погружает руки внутрь, и некоторое время сосредоточенно шарит. По всей видимости, человек не достигает цели, поскольку вскоре он достаёт из кармана мобильник, и, подсвечивая им путь в пучину, проникает в мешок с головой. Вскоре из мешка раздаётся восклицание и человек высвобождает из объятий отбросов початую бутылку виски. Удовлетворённо крякнув, человек замечает семейную чету с ребёнком, которые, распахнув челюсти, наблюдают за развитием ночного сюжета.
- Здрасьте! – говорит человек, и смущённо пряча бутылку в полах пальто, возвращается в подъезд.
- Подайте баранок, пожалуйста!
- Вам каких?
- Тех, что радиусом побольше.
- Чем больше?
- Радиусом
- ЧЕМ?
- Подайте ему вот тех, здоровенных! – вмешивается благообразный дед с академической бородкой. Затем поворачивается ко мне, подмигивает, и весело добавляет, - а вы, молодой человек, нашли, где выё*ываться!