Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы (original) (raw)

Подборка архивных публикаций по годам

Повесть о просвещенном авторитаризме и горьких плодах реформы

Автор Борис МежуевОпубликовано: 30.08.2016Просмотры: 172Метки: Андропов, Гайдар, кинематограф, либералы, литература, Межуев, перестройка, реформы, спецслужбы, Стругацкие, фантастика

«Обитаемый остров» братьев Стругацких и Федора Бондарчука
(Фрагмент книги «Перестройка-2. Опыт повторения»)

Бывший советник Президента В.В. Путина Андрей Илларионов некоторое время тому назад назвал Гайдара, Чубайса и все ориентирующиеся на эти фигуры группы экспертов «сислибами», то есть системными либералами. Термин «сислиб» прижился. С точки зрения Илларионова, с 1991 года российская власть представляла собой тандем «сислибов» и «силовиков», и события декабря 2011 года ознаменовали собой распад этого тандема. Власть поняла, что не может более полагаться на «сислибов». В концепции Илларионова остается многое непонятным – в частности, не вполне ясно, в чем заключена особая «системность» «системных» либералов? Если в том, что они не хотят разрушения собственного государства и падения его внешнего престижа, то такую «системность» можно только приветствовать. Инвективы Илларионова в адрес Гайдара можно прочитать и таким образом, что он недоволен недостаточной радикальностью гайдаровской команды в деле геополитического обнуления России. Но если «системность» состоит в нежелании «сислибов» разрывать отношения с «силовиками», то не является ли в таком случае выход «сислибов» из гипотетического тандема с таинственными представителями силовых структур свидетельством перехода этих людей в новое, «антисистемное», состояние?

В общем, описание Илларионовым своих партнеров по участию в экономической реформе явно неполно и недостаточно, и именно по той причине, что он не касается наиболее уязвимого компонента мировоззрения «сислибов», а именно недостатка у них национального чувства в самом простом, не этническом смысле этого слова – то есть их нежелания или неготовности действовать от имени и во имя не просто абстрактного благоденствия и преуспевания, но также и внешнего, как модно говорить, «державного», успеха своего собственного сообщества.

Илларионов, однако, прав в том, что мироощущение «сислибов» и их корпоративная сцепка с теми людьми, кого они считали «просвещенными силовиками», сформировались еще в годы застоя. Для того, чтобы понять генезис политической культуры той страты общества, которой в 1980-е пришлось приступить к реализации рыночной реформы вначале в Советском Союзе, а затем – в отделившейся от Союза России, следует уделить внимание значительной роли, которая играла в их кругу фантастика братьев Стругацких.

Юрий Андропов в фантастическом изображении

Новый интерес к творчеству Стругацких был вызван выходом на широкий экран в 2009 году двухсерийного фильма Федора Бондарчука «Обитаемый остров», снятого по мотивам одноименной повести братьев Стругацких 1967 года. Сама эта повесть, очень популярная в свое время, стала своего рода манифестом негласного альянса части интеллигенции с либеральными представителями номенклатуры и, вероятно, какими-то кругами спецслужб. Повесть своим сюжетом обосновывала, с одной стороны, преимущества и разумность системного встраивания недовольной интеллигенции в структуры авторитарной власти с целью ее реформирования и, с другой стороны, обреченность чисто протестного, революционного пути – возможно, более предпочтительного с нравственной точки зрения, но гораздо менее оправданного рационально.

Прежде чем говорить о повести Стругацких, следует сказать хотя бы пару слов о фильме. Картину младшего Бондарчука, конечно, нельзя отнести к разряду удачных – пожалуй, в ней имеются только три примечательные детали: выбор прекрасного актера Алексея Серебрякова на роль Странника, небезынтересное исполнение самим режиссером роли Умника и зловещее изображение тайных заседаний правящей клики – так наз. Неизвестных Отцов во главе с Папой в исполнении актера Максима Суханова.

Отцы

Неизвестные Отцы. Кадр из фильма “Обитаемый остров”

Тем не менее главный недостаток многократно раскритикованной картины совершенно ускользнул от внимания рецензентов: режиссер, мне кажется, не схватил основной композиционный принцип книги, который в значительной мере позволяет держать внимание ее читателя в постоянном напряжении. Вместе с героем повествования Максимом Каммерером читатель продвигается по ходу действия «Острова» от самого наивного и беспроблемного восприятия происходящего на планете к пониманию все более сложному и все менее однозначному. При этом герой совершает неизбежные ошибки, причиной которых является как его искреннее и разделяемое читателем возмущение всем происходящим на планете, так и каждый раз неполное и частичное постижение им весьма и весьма непростой действительности. Это и создает основную интригу повести, в центре которой – конфликт естественного нравственного чувства и трезвого рассудка. В фильме эта сторона книги отодвинута на второй план – первый план задан контрастом молодого, здорового и уверенного в себе героя и неприглядной и болезненной картины разрушенной войной планеты. Театральная инсценировка «Острова» Сергеем Кургиняном, увиденная мной в 1996 году, произвела на меня более сильное впечатление именно потому, что была сосредоточена на том движении героя к полноте восприятия происходящего, которое и составляет, на мой взгляд, подлинную фабулу повести. Повести, которая сыграла поистине историческую роль в судьбе советской интеллигенции.

Отметим, что нашей интеллигенции издавна была присуща одна черта, которую некогда метко подметил Глеб Павловский, она мгновенно забывает то, о чем думала, кого хвалила и кого ругала еще три месяца назад. Смена убеждений задает совершенно новое и неизбежно искаженное представление о собственном прошлом. Например, во время перестройки, когда с трибун партийных съездов раздался призыв к демократическим переменам и инициативе снизу, либеральная интеллигенция уверила всех и саму себя, что она всегда, со времен по крайней мере хрущевской «оттепели», хотела свободных выборов, многопартийности, слома репрессивных институтов прежнего режима. Из памяти людей стерлись некоторые из тех надежд и страхов, которые переполняли интеллигенцию в течение двух предшествующих десятилетий.

Так вот, до начала перестройки далеко не вся либеральная Москва мечтала о демократии. Символом политических надежд очень многих прогрессивно мыслящих интеллигентов был отнюдь не Буковский или Солженицын, но Юрий Владимирович Андропов, глава советской политической полиции. Именно с ним многие из тех, кто считал себя либералами, связывали гипотетический шанс на реформирование советской системы, на превращение социалистической империи во что-то более цивилизованное. В качестве образца для реформирующегося СССР рассматривалась будущими «сислибами» чаще всего Венгрия, в которой тогда правил ставленник Андропова Янош Кадар. Кадаровскую Венгрию отчасти язвительно, отчасти с одобрением называли «гуляш-социализмом», Венгрия не страдала от недостатка продуктов, а полки продуктовых магазинов были наполнены товарами здесь не хуже, чем в соседней Австрии. Именно о таком, развитом, «гуляш-социализме» и грезила в 1970-е либеральная Москва.

К Андропову интеллигенция всегда питала загадочную и малообъяснимую симпатию. Он представлялся посланцем неких неведомых, но более прогрессивных сил, который только по стечению обстоятельств вынужден взаимодействовать с такими монстрами, как Черненко и Суслов и выполнять в своей стране по ответственному заданию какого-то далекого Центра сложнейшую работу по преобразованию СССР. Интеллигенция с легкостью принимала мысль, что в процессе этих медленных преобразований руководству страны власть нужно держать твердо и в одних руках, не поддаваясь соблазну демократизации и движения снизу, которое сразу же приведет к фашизму и межнациональной резне. Монолог “генерала в вагоне” в блистательном исполнении Николая Гриценко из кинофильма “Семнадцать мгновений весны” о пагубности всякой демократии в точности отражал именно эту, назовем ее вслед за Илларионовым «системно-либеральной», идеологию: “_Чем больше мы имеем свобод, тем скорее нам хочется СС, тайной полиции, концлагерей, всеобщего страха! Только тогда мы чувствуем себя спокойными, не нужно отстаивать своей точки зрения на судьбы родины, никакой ответственности, только подними руку в честь того, кто этим занимается за тебя, только крикни: “Хайль Гитлер!” — и все сразу станет понятно. Никаких волнений!”_“. Приход Андропова к высшей власти в ноябре 1982 года был отмечен очередным киноподарком со стороны либеральной интеллигенции – картиной Вадима Абдрашитова и Александра Миндадзе «Остановился поезд». В этом фильме преисполненному слепой ненавистью к репрессивным «органам» журналисту Малинину в исполнении Анатолия Солоницына противопоставлялся злобный и отважный следователь Ермаков, которого играл Олег Борисов, смачно произносящий слово «карать» по отношению к простодушным разгильдяям и невольным вредителям 1. Впрочем, ни одно художественное произведение не сделало столь много для внедрения в сознание интеллигентов мифа об Андропове – просвещенном авторитарном реформаторе, как написанная в 1967 году и вышедшая в свет отдельным изданием в 1972 году повесть братьев Стругацких «Обитаемый остров».

Андропов

Юрий Владимирович Андропов

Все те, кто читал повесть «Обитаемый остров» и кто уже смотрел фильм Федора Бондарчука, знают, что в этом произведении два основных героя. Член Группы Свободного Поиска юный Максим Каммерер, отважный борец против отвратительного режима Неизвестных Отцов, превратившего большую часть населения в управляемых болванов, а меньшинство – в преследуемых изгоев. И противник Максима – руководитель контрразведки Отцов, глава Департамента специальных исследований по прозвищу Странник, который, как выясняется к финалу повести, является членом Комитета Галактической безопасности. Странник заслан Землей на Саракш для медленного реформирования планеты. Спасения ее от неминуемой катастрофы, обусловленной целым рядом бедствий – инфляцией, неурожаем и неминуемым голодом, разрушением экологии и т.д. Максим, науськиваемый враждебным Страннику членом клики Отцов государственным прокурором Умником разрушает систему излучения и сталкивается с давно преследующим его Странником, который предъявляет соотечественнику счет за последствия безрассудной акции: 20% людей после лучевого голодания становятся шизофрениками, страна без излучателей не сможет справиться с внешней опасностью, исходящей от таинственной Островной империи, экономике страны Отцов угрожает инфляция и другие ужасы жизни.

Достоинство повести – в том, что она оставляет открытым основной вопрос – стоит или не стоит разрушать систему, если ее разрушение ведет к таким плачевным последствиям. В финале читателю предлагается на выбор тезис и антитезис. Высказывается одновременно позиция диссидента Максима – «пока я жив, никому здесь не удастся построить еще один Центр_» – и точка зрения авторитарного реформатора — Странника — «_не думай об излучателях, подумай об инфляции_». Думаю, при всей открытости финала авторская позиция склоняется на сторону Странника: излагает авторское видение не сам галактический спецслужбист, а чуть ранее совсем иной персонаж, Оракул страны людей-мутантов по прозвищу Колдун. «_Ваш затуманенный и оглушенный совестью разум, — обращается Колдун к Максиму, — _утратил способность отличать реальное благо масс от воображаемого, продиктованного вашей совестью. <…> Вы скажете, что в том мире, откуда вы пришли, люди не могут жить с нечистой совестью. Что ж, перестаньте жить_».

Знатокам русской мысли и русской интеллигенции эти речи очень знакомы. Так рассуждали Бакунин и Белинский в конце 1830-х годов, в пору так наз. «примирения с действительности». Реальность более разумна, чем наши представления о ней и руководствоваться следует именно разумом, а не голосом «потревоженной совести». Поэтому надо не реальность приводить в соответствие с «совестью», а проникаться сознанием «разумности действительного». «Совесть», возмущенную несправедливостью существующего строя следует держать в узде. У Стругацких та же тема имеет специфический извод: если ты разумен и обладаешь волей что-то менять, войди в число «посвященных», понимающих суть дела, и только под их мудрым руководством осуществляй «перемены», «борись с инфляцией» и спасай свой народ. Конечно, максиму Странника и Колдуна нельзя полностью отождествлять с авторской позицией Стругацких, но само развитие сюжета подводит нас к принятию именно этой не слишком выгодной с точки зрения романтического бунта позиции.

И я полагаю, это далеко не случайно. Повесть Стругацких по самому замыслу авторов была отнюдь не только памфлетом против тоталитарного советского строя, она в первую очередь являлась критикой отважных, но безрассудных стремлений диссидентов в одиночку, или же опираясь на какие-то темные силы внутри брежневского руководства, в один миг покончить с тиранией КГБ и КПСС. Вместо опасной по своим последствиям борьбы, которой могли воспользоваться «враги мира и свободы», диссидентствующей интеллигенции предлагался союз с просвещенными автократорами, курирующими науку и контрразведку. Не стоило больших интеллектуальных усилий понять, о каком конкретно лице в галерее портретов членов Политбюро шла речь.

Стругацкие приступили к написанию «Острова» в 1967 году. В тот год произошли два важных для понимания сюжета произведения события. В мае 1967, после бегства Светланы Аллилуевой на Запад, со своей должности был снят глава КГБ Владимир Семичастный. Его сменил Юрий Андропов. Здесь уместно вспомнить, что о Страннике-Сикорском в повести прямо говорится, что он недавно установил «_шефство над контрразведкой_». Назначение Андропова и отставка Семичастного стала крупным поражением так наз. «шелепинской партии», выступавшей за прекращение политики «мирного сосуществования» с Западом и за активизацию политических взаимоотношений с Китаем 2. Новый удар по этой партии был нанесен Брежневым в июне 1967 года, когда после успешной для Израиля Шестидневной войны шелепинцы попытались перехватить инициативу, выступив за военную поддержку Египта и Сирии. Один из «шелепинцев», первый секретарь Московского горкома КПСС Николай Егорычев после разгрома арабских стран прямо обвинил Политбюро в недостаточных усилиях по поддержке обороноспособности страны 3. Некоторые историки считают, что Министерством обороны СССР тогда готовилась высадка советского десанта в Хайфе и бомбардировка израильского атомного центра в Димоне 4. Мир оказался снова в нескольких шагах от мировой войны. Однако поражение арабских стран в войне с Израилем окончательно подорвало могущество «партии войны»: Егорычев был снят со своего поста, а Шелепин переведен в ВЦСПС – фронда бывших комсомольских вождей была быстро и эффективно подавлена. Отражением этих событий в повести, на мой взгляд, стала одна из сюжетных линий «Обитаемого острова», в которой речь идет о противоборстве Странника с «партией войны», о крахе этой самой партии после разгрома сил Отцов в войне с Хонти и о хитроумном плане обреченного Умника использовать Максима в борьбе с Отцами и Странником.

Шелепин

Александр Николаевич Шелепин

Когда Стругацкие приступали к созданию «Обитаемого острова», Андропов московским интеллигентам еще помнился не столько главой КГБ, сколько либеральным руководителем Отдела по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС, основным идеологическим противником партии «холодной войны» с ее ставкой на пролетарский интернационализм и мировую революцию. Отдел ЦК, который возглавлял Андропов, включал в качестве «подотдела» знаменитую группу консультантов, как они ее называли, «заповедник либералов». В нее входили будущие творцы перестройки: Александр Бовин, Георгий Шахназаров, Олег Богомолов, Федор Бурлацкий, Георгий Арбатов. Последний в своих воспоминаниях так описывает этот Отдел: «_Новыми здесь были не только названия и функции (по сути, исследовательские), но и то, что впервые за многие годы в аппарат ЦК пригласили значительную группу представителей интеллигенции. <…> Поначалу консультанты выглядели в аппарате – даже внешне — настоящими белыми воронами. А поскольку потребность была большой и острой и оба заведующих отдела хотели взять людей поярче, среди них оказалось и немало «вольнодумцев», совсем уж непривычных, даже чуждых тогдашнему партийному аппарату. <…> …собранная Андроповым группа консультантов была одним из самых выдающихся «оазисов» творческой мысли того времени…_» 5.

А теперь давайте сравним рассказ об этом «оазисе» с описанием в «Острове» руководимого Странником Департамента специальных исследований, куда в конце концов после долгих скитаний попадает работать и Максим. «_Пятьсот человек у него тут, в основном молодежь, газет они не читают, радио не слушают: времени, видите ли нет, важные научные исследования… так что излучение здесь бьет мимо цели, вернее, совсем в другую цель. <…> И он очень внимательно следит за каждым более или менее талантливым человеком. Прибирает к рукам с юных лет, обласкивает, отдаляет от родителей…_». Авторами подчеркивается и та атмосфера свободы и непринужденности, которая царит в Департаменте Странника: «_Было у них здесь чисто, светло, просторно, люди казались сытыми и спокойными, энтузиазма не проявляли, с инспектором держались вполне корректно, но без всякой теплоты и, уж во всяком случае, без приличествующего подобострастия_».

И еще одна любопытная деталь «оазиса»: здесь везде можно увидеть портреты Странника в разных видах и даже карикатуры на всемогущего и таинственного шефа: «_Эти сукины дети даже рисовали на него шаржи и вешали их на самых видных местах!_» Подумать только, восклицает в сердцах Умник, такая власть у этого человека, а «_сопляки в белых халатах рисуют на него карикатурчики, и он им это позволяет…_» Какая-то слишком конкретная деталь эти самые «карикатурчики», мне показалось, что взята она была Стругацкими не из фантазии, но из жизни. Я просмотрел разнообразные описания андроповского Отдела с целью найти что-нибудь подобное. И вот в одной из недавних статей Федора Бурлацкого я обнаружил следующее: «_Ю.В. любил интеллектуальную работу. Ему нравилось самолично участвовать в писании важных речей и руководить процессом созревания политической мысли. Кроме того, это были очень веселые «застолья», хотя подавали только чай с сушками или бутербродами (это после девяти вечера). К концу обсуждений разморенные «аристократы духа» отвлекались на посторонние сюжеты: перебрасывались шутками, стихотворными эпиграммами, рисовали карикатуры. Ю.В. разрешал все это, но до определенного предела. Когда это ему мешало, он обычно восклицал: «Работай сюда!»— и показывал переписанный большими, округлыми и отчетливыми буквами текст_» 6. Это явное совпадение двух описаний – фантастического Департамента и вполне реального отдела ЦК – в очень конкретной, мелкой детали окончательно уверило меня в том, что моя изначальная гипотеза была верна, и Стругацкие в самом деле, выводя в своей повести образ Странника, имели в виду никого иного, как Юрия Владимировича Андропова.

Андроповская тема в творчестве Стругацких отнюдь не завершается “Обитаемым островом». Она косвенно присутствует в последующем по времени написания крупном сочинении братьев – романе «Град обреченный», который они решили утаить от публики и компетентных органов в 1970-е, чтобы выпустить лишь в период «перестройки». Опять же – после всеобщей либерализации и при благодушии поклонников Стругацкие поспешили выдать явно антидиссидентский роман за диссидентский. На самом деле, определенные детали этого произведения (именно виселицы у мэрии города во время путча Фрица Гейгера) вызывают в памяти так наз. «венгерское восстание», активное участие в подавлении которого принял Юрий Андропов. В романе показывается, что изменилось бы в стране социалистического эксперимента в случае торжества националистического и антикоммунистического переворота. По мере чтения романа читатель приходит к выводу, что не произошло бы ничего хорошего: националистическая диктатура, точно так же как и тоталитарный режим Наставников, использовала бы сознательный обман граждан, даже в том случае, если бы ей не пришлось прибегнуть к большой крови и массовым репрессиям. Вероятно, в начале 1970-х Андропов уже не чувствовал необходимости в пропаганде своего курса в среде либеральной интеллигенции и о публикации романа (при этом, в отличие от «Острова», в силу сложности сюжета не обреченном на безусловную читательскую популярность) на время пришлось позабыть.

Но к развитию образа Странника-Сикорского братья вернулись в 1979 году в повести «Жук в муравейнике». Нельзя было не заметить в это повести, одной из лучших в творчестве братьев, разочарования авторов в том политическом деятеле, который, как я предполагаю, был избран ими в качестве прототипа для героя «Обитаемого острова». Жесткий прогрессивный реформатор показан здесь в качестве мучимого параноидальными комплексами контрразведчика. Такое изменение образа Странника не случайно. К началу 1980-х та часть либеральной интеллигенции, к которой относили себя Стругацкие, значительно эволюционировала от просвещенного охранительства к «внутренней эмиграции». «Прогрессоры» в погонах и без на время вышли из моды. Отчасти по этой причине повести «Обитаемый остров» не очень повезло в эпоху горбачевской перестройки.

В те бурные годы о Стругацких вспоминали нечасто. С одной стороны, они сумели до крайности раздражить сочувствующих возрождению православия интеллектуалов, особенно молодых, своим романом 1988 года «Отягощенные злом», который умудрились выпустить аккурат к 1000-летней годовщине крещения Руси 7. С другой стороны, как можно догадываться по некоторым замечаниям посвященных людей, политические взгляды братьев начали несколько расходиться. Аркадий никогда не отрекался от коммунизма, при всей своей нелюбви к советским порядкам. Борис был радикальнее. Единой линии по отношению к СССР и демдвижению выработать не удавалось. За подписью братьев за годы перестройки вышло несколько довольно бесцветных публицистических статей 8, которые весьма плохо проясняли их позицию по конкретным политическим вопросам того времени.

Впрочем, думаю, главная причина временной неактуальности Стругацких была в другом – политическая буря рубежа 1980-90-х делала не очень актуальными мифы «прогрессорства» и «просвещенного авторитаризма». «Прогрессоры» и комконовцы отошли куда-то в тень. Их место заняли народные борцы с проклятым режимом, ведомые неожиданно ушедшими в оппозицию бывшими членами и кандидатами в члены Политбюро. Перестройка выглядела как своего рода реванш Умника над Странником. Все выходило в точности по сценарию «Обитаемого острова». Бывшие партийные секретари быстро перекрашивались в противников тоталитаризма, чтобы с помощью демократического движения одолеть своих противников и остаться на вершине власти. Для этого первым делом требовалось разрушить Центр системы излучения, взять под контроль машину государственной пропаганды и, по завету героя Стругацких, попытался использовать «башни излучения» «_для перевоспитания народа в духе гуманности и высокой морали_».

ostrov

Кадр из фильма “Обитаемый остров”

Но сразу после августа 1991 года «прогрессоры» вновь вернулись во власть, только уже изрядно помолодевшие, с новыми лозунгами и новыми обещаниями. И читающая публика почти немедленно вспомнила о Стругацких — с этого времени начинается второй, до сих пор не спадающий вал их популярности. Свою вторую жизнь обрел и «Обитаемый остров». В контексте реалий начала 1990-х повесть стала представляться не столько памфлетом против брежневского застоя с разнообразными аллюзиями на тему подковерных битв внутри Политбюро, сколько вдохновенным пророчеством о постсоветской, постимперской России. Только тогда читатели заметили, что в «Острове» основное действие происходит в распавшейся империи, которую после разрушительной мировой войны постиг крах. От страны Отцов отделились Хонти и Пандея, причем отношения с Хонти — «_бывшей провинцией старой империи, провозгласившей независимость в тяжелые времена_» — оказались осложнены реваншистскими устремлениями Отцов, их желанием «_вернуть гадов в лоно, предварительно наказав_». Когда фильм Бондарчука вышел на широкий экран эти сюжетные линии повести проецировались на экономический конфликт России и Украины, а также на трехдневную войну с Грузией в августе 2008. Сходство с капиталистическим реалиями усиливалось еще описанием диктатуры Отцов, лидер которой, некто Папа, представлен в «Острове» «_крупнейшим потомственным финансистом, главой целого клана банкиров и промышленников_».

Короче, в выведенной Стругацкими стране Отцов постгорбачевская Россия неожиданно обнаружила саму себя. Существовала даже конспирологическая теория, согласно которой «Обитаемый остров» явился зашифрованным посланием КГБ будущим поколениям россиян — вот к чему, в конце концов, должна прийти наша страна в результате перестройки. Версия, конечно, скорее оригинальная, чем убедительная, однако выдвинувший ее политолог и театральный режиссер Сергей Кургинян в году 1995 представил в доказательство шестичасовой спектакль по повести Стругацких. Смотреть это действо было не всегда легко, однако общее впечатление спасали совершенно неожиданные совпадения. Рассказ о башнях излучения сопровождался трансляцией передачи ельцинского телевидения — и в этом еще не было ничего удивительного. Эффект шока возникал в тот момент, когда актер, игравший роль заместителя государственного прокурора, сообщал об удачно проведенной провокации против «выродков», которых с помощью сбежавшего Максима удалось подбить на взрыв башни.

Напомню, что Максим, которого аборигены планеты часто называют Горцем, был специально отпущен спецслужбами, чтобы подбить «выродков» на бессмысленную диверсионную акцию. Эта провокация организовывалась для того, чтобы запечатлеть на телеэкране ужасающие преступления «выродков» и продемонстрировать их оболваненным гражданам. Так вот, сразу после того, как актер, исполнявший роль заместителя Умника, сообщал, что нападение на башни представляло собой «_ловушку государственной прокуратуры_», на сцене включался телевизор, и зрители спектакля могли видеть хорошо знакомые им кадры октября 1993 года, на которых Горец-Хасбулатов на волне народного возмущения звал собравшихся у Дома Советов взять штурмом Останкино. После этого поворота оставшиеся четыре часа постановки просматривались уже на одном дыхании, с неослабевающим интересом.

Приход к власти реформаторской команды Егора Гайдара со товарищи, конечно же, немедленно пробудил новый интерес к творчеству братьев в целом и «Обитаемому острову», в частности. Прежде всего, и сам Гайдар и его коллеги по правительству охотно принимали наименование «прогрессоров». И, вправду, «прогрессорами» им было называться более с руки, чем «демократами», в особенности после авторитарного поворота 1993 года. И после того, как Ельцин, с которым была вынуждена связать себя команда реформаторов, памятной ночью декабря 1993 года из популистского лидера, вождя толп и любимца миллионов, превратился в президента благополучного меньшинства, немедленно выяснилось, что Гайдара и семью Стругацких скрепляют матримониальные узы, премьер-реформатор оказался зятем старшего из братьев. Более того, выяснилось, что свою профессию экономиста Гайдар выбрал под влиянием прочитанного в детстве «Обитаемого острова». «Я, собственно, решил заниматься экономикой, — говорил Гайдар в эфире «Эха Москвы» в августе 2005 года, — _после того, как прочитал в финале «Обитаемого острова» диалог между Странником и Максимом, где он говорит ему: да ты, вообще понимаешь, что в стране инфляция? Ты,— говорит,— вообще знаешь, что такое инфляция? После этого я твердо решил разобраться_».

Егор Гайдар: революционер поневоле

Прежде чем вернуться к нашей повести о «просвещенном авторитаризме», поговорим немного об одном из наиболее известных ее почитателей – о Егоре Тимуровиче Гайдаре. Гайдар ушел из жизни в декабре 2009 года, того самого года, когда на экраны России вышел фильм Бондарчука. Его провожали в последний путь многие интеллигенты, кто видел в нем своего лидера и вождя. Но кем же реально был Егор Гайдар?

Думаю, что бывший и.о. премьера был очень ярким, хотя и вполне типичным представителем собственного класса, – класса либеральной советской номенклатуры. Он собрал в себе почти все привлекательные черты этого класса. Не случись 1991 года, каким бы словом мы сейчас вспоминали Егора Гайдара? Мы бы вспоминали его как мудрого, интеллигентного эксперта, вполне консервативного по своим взглядам и по своему темпераменту. Мы вспоминали бы самыми добрыми словами человека, который не побоялся на референдуме 17 марта 1991 года проголосовать за сохранение Советского Союза, и который вплоть до августа 1991 выступал за осторожный переход к рынку и сохранение больших полномочий центра в области финансового регулирования. Программу «500 дней» Гайдар, например, критиковал в 1990 году именно за то, что она передавала слишком большие полномочия в плане собирания налогов отдельным республикам.

При этом было бы ошибкой говорить о конъюнктурности взглядов Гайдара – я почти убежден, что в глубине души покойный экономист всегда был убежденным социалистом и даже коммунистом в духе своего знаменитого тестя, писателя Аркадия Стругацкого. Просто, подобно очень многим представителям своего поколения и своей страты, Гайдар пришел к выводу, что все то, о чем говорили классики марксизма и о чем когда-то давным-давно мечтал его дед, все это – не про отсталую, полуобразованную, варварскую Россию, с ее неискоренимой коррупцией и властью держиморд. Здесь людей пока должен дисциплинировать дикий рынок, а все мечты об «инновативной экономике» и «творческой свободе» следует отложить на далекое будущее. Проблема Гайдара и его страты – это во многом та самая проблема, которую поставили перед русским обществом авторы сборника «Вехи», когда они критиковали мировоззрение русской интеллигенции. Оппоненты «Вех» типа Павла Милюкова говорили, что с точки зрения модной социологической науки мировоззрение уже не имеет никакого принципиального значения, и вообще идеологический фактор якобы сильно переоценен «веховцами» 9. Однако история вновь подтвердила правоту выводов Петра Струве и его соратников: мировоззрение интеллектуалов-реформаторов имеет, может быть, большее значение для успеха их исторического дела, чем точность их экспертных рекомендаций.

Либеральная номенклатура как в определенной мере «превращенная форма» старой русской интеллигенции имела много очень симпатичных черт, среди них: образованность, сравнительная честность, стихийный консерватизм, во всяком случае – стойкое неприятие революционных переломов и скачков. Однако все эти похвальные качества обнулялись одной чертой – отсутствием национального чувства, в политическом, разумеется, а не этническом смысле этого слова. Почему отсутствие этого чувства сыграло столь роковую роль в истории советского викторианства? Дело в том, что если ты реформируешь собственную страну и при этом воображаешь себя прогрессором, посланцем другой, более высокоразвитой цивилизации, заброшенным на эту землю и выполняющим здесь ответственную работу по заданию какого-то внешнего центра, то можно заранее предположить, что последствия твоих усилий окажутся не слишком удачными. Не стоит удивляться, что в твоем штабе потом обнаружатся представители разных нехороших разведок или кто-нибудь похуже.

Гайдар

Егор Тимурович Гайдар

Можно что угодно говорить о гайдаровских реформах и, главное, об их предпосылках – у них оказался один очевидный итог – из лидеров мирового развития Россия превратилась в одного из его аутсайдеров. Многие скажут, что не Гайдар в этом виноват, а – отсталая советская экономика, которая после падения нефтяных цен в 1986 году достигла состояния банкротства к началу 1990-х, о чем Гайдар очень откровенно рассказал в своем бестселлере «Гибель империи». Это все правильно, но гайдаровские реформы не только не устранили фундаментальные причины этого коллапса, но сделали его неизбежным и в будущем. Именно в результате рыночных преобразований гайдаровской эпохи Россия обрекла себя окончательно на «сырьевой» путь развития. И, увы, ни в одном из текстов покойного экономиста я не обнаружил ни одного рецепта, а как нам с этого проклятого пути сойти. На прямой вопрос, как осуществить диверсификацию экономики, который мы с Любовью Ульяновой задали ему в интервью в апреле 2009 года, за полгода до его безвременной кончины, Гайдар фактически ответил нам так: для этого надо иметь другое государство, государство с гарантиями частной собственности и свободой слова, без рейдерства и коррупции. В опубликованном «Русским журналом» интервью слова Гайдара звучали несколько мягче, но смысл сохранился: «экономическая диверсификация, – говорил Гайдар, – возможна только при улучшении качества российских институтов. Нужны приличные гарантии частной собственности. Нужна убежденность в том, что судебная система является справедливой и не подконтрольной исполнительной власти. Нужна свободная пресса, которая обеспечивает снижение уровня коррупции государственного аппарата. Нужно сокращение уровня секретности в выработке государственных решений. Нужна бóльшая доля частного сектора, потому что он лучше работает в России, чем государственный» 10. Но можно было сделать вывод из слов покойного премьера, что наши реформы, в ходе которых полностью изменился экономический уклад, тем не менее были реформами лишь наполовину: ибо они лишь изменили модель ценообразования и легализовали разные виды собственности, но оставили в неизменности отсталое, немодернизированное государство. И само это сочетание — дикого рынка с архаичными институтами и неработающей судебной системой — обрекало страну на периферийное, если не полуколониальное прозябание.

Представим себе, однако, что было бы, если бы на месте Гайдара в 1991 году оказался человек с политическими убеждениями, скажем, Глазьева или покойного Юрия Скокова. Человек, который бы хотел не вписать Россию в какой-то «прекрасный мир», а добиться лидерства России в этом мире. Думаю, мы имели гораздо более жесткий вариант «шоковой терапии», который сопровождался бы не менее радикальной политической реформой. Люди, ответственные за банкротство СССР и его временное отступление, были бы безжалостно удалены из структур власти. Общество было бы поставлено перед альтернативой – либо поджатие поясов, сохранение прорывных отраслей за счет временного снижения социальных стандартов, либо медленное гниение и распад. И я думаю, что выбран был бы именно первый путь. Страна оказалась бы, несомненно, более закрытой в экономическом смысле, однако важнейшие направления фундаментальной науки и отрасли наукоемкого производства были бы сохранены и модернизированы. Скорее всего, на время установилась бы однопартийная система с партией власти, стоящей не на коммунистических, но на государственно-патриотических позициях. Мы пережили бы двадцать труднейших лет — с фрустрацией либеральной интеллигенции, с размахом «антисистемного левого» движения, со всеми сложностями общения с Западом. Но спустя двадцать лет это была бы уже другая страна, которая не стеснялась бы собственного экономического роста, была бы лишена чудовищного расслоения между богатыми и бедными и не беспокоилась бы за свою геополитическую безопасность. Реформаторы не пользовались бы ненавистью всего народа, поскольку все понимали, что они смогли не просто вывести страну из кризиса, но сохранить ее положение в ряду индустриальных и постиндустриальных гигантов.

Но победили люди даже не с другой экономической программой, но с другим политическим мировоззрением. Они не хотели революций, они боялись радикальной смены элиты, виновной в катастрофе конца 1980-х, и они были очень озабочены спасением своего класса. И в общем-то именно ради спасения этого обанкротившегося класса они и оказались вынуждены создать команду экономической санации СССР, чтобы представить самих себя, номенклатурных реформаторов советской экономики, в качестве своего рода «иностранцев», людей как бы не из этого мира, которые по этой причине не должны нести ответственность за его грехи. Вся прежняя правящая элита в процессе банкротства империи могла либо пристроиться к команде санации в виде ее попутчиков, либо, напротив, заявить себя ее консервативными критиками.

Но реально санацию страны осуществляли вовсе не “инопланетяне” и не тайные революционеры, неожиданно вышедшие из подполья, но младшие представители элитных кругов той же самой системы, которые очень вовремя сменили свой экономический лексикон. У них не было приоритетной задачи – любыми средствами, сжав зубы, провести страну сквозь горнило кризиса, чтобы сохранить ее в числе ведущих развитых держав мира. Выдержать конкурентный поединок, не думая на время о политической цене, которую придется за это заплатить. Наши реформаторы не меняли, не трансформировали, не модернизировали страну, они ее успокаивали.

И вот в результате их действий политические бури рубежа десятилетий оставались позади, люди возвращались к повседневным нуждам и заботам. Конечно, отвадить людей от политики одной только удавкой голода было невозможно, нужна была твердая рука, и, в конце концов, такая рука нашлась.

Думаю, что в отличие от романтических демократов первой и последующих волн Гайдар ясно понимал, что либеральная номенклатура власть в стране не удержит, что этой властью придется очень скоро поделиться. Вначале, условно говоря, с газовиками, затем – с силовиками. Гайдару хотелось бы, конечно, чтобы и те и другие действовали более-менее грамотно с экономической точки зрения. Они, кстати, и действовали грамотно, претензий к экономической политике Черномырдина-Ельцина у Гайдара было мало, к политике Кудрина-Путина было еще меньше. А все остальные неприятности типа неэффективного государства казались неизбежным следствием извечной отсталости и порочности России, исправлять которые лидер российских либералов, несмотря на все страхи консерваторов, никогда и не порывался.

Революция начала 1990-х отнюдь не была мечтой Гайдара, как, смею думать, она не была реализацией мечтаний братьев Стругацких, она стала проклятием его жизни и, думаю, этот скромный и не амбициозный публицист и теоретик в глубине души был признателен режиму Путина за уход с политической сцены и почти уникальное для фигуры такого масштаба возвращение к позиции экономического эксперта, а также за избавление от фальшивого амплуа пламенного революционера. Не случайно в завершении интервью, которое Гайдар дал «Русскому журналу», он сказал, что: «Восстановление демократических институтов должно быть постепенным. Я бы начал с восстановления свободы прессы, затем с прекращения репрессий по отношению к негосударственным организациям, с либерализации социальной жизни. И только потом подходил бы к либерализации собственно политического режима. В отличие от многих других, я имел отношение к управлению Россией в условиях, когда рухнул социалистический режим. И я совершенно не хотел повторения чего-либо подобного. Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы, позволяющие избежать нового витка деинституционализации.» Гайдар явно не предполагал, что события «второй перестройки» будут развиваться столь же бурно, как и пережитый им кошмар самой первой постсоветской демократизации. В отличие от многих своих сторонников Гайдар считал тот кошмар и в самом деле кошмаром и отнюдь не хотел его повторения.

Нация под прогрессивным облучением

АНС (Аркадий Натанович Стругацкий) умер, не дожив всего несколько дней до назначения своего зятя заместителем руководителя правительства Российской Федерации, и он уже не мог никак прокомментировать его деятельность. Зато БНС (Борис Натанович Стругацкий) примерно с 1994 года весьма активно высказывал свои взгляды на текущие события, неизменно подчеркивая верность тому курсу, который избрала команда реформаторов. БНС поддержал вслед за Гайдаром не только расстрел Белого дома и приватизацию по Чубайсу, но и первые действия Путина в 1999-2000 г., включая вторую чеченскую войну. Однако по мере усиления отчуждения либералов от Путина БНС начал занимать все более критическую в отношении нынешнего режима точку зрения.

06b

Аркадий и Борис Стругацкие

На фоне этих вполне «системно либеральных» взглядов несколько странно, а, с точки зрения как Илларионова, так и Кургиняна, напротив вполне закономерно, смотрятся последние художественные произведения Бориса Стругацкого, которые он в отрыве от своего брата издал под псевдонимом С. Витицкий. Обе эти книги — «Поиск предназначения» и «Бессильные мира сего» — требуют отдельного разговора. Обратим внимание только на проявляющийся в этих сочинениях сюжет о странном переплетении новой российской демократии и старых советских спецслужб. В первом из романов выясняется, что миссия одного из признанных деятелей российской демократии, защитника Белого дома в 1991 году, состоит исключительно в поддержании жизни истинного любимца судьбы, руководителя какой-то тайной спецслужбы. Эта служба проводит секретные эксперименты по производству человеческих клонов. Таинственная неуязвимость героя, оказывается, объяснялась тем, что он, единственный, мог выводить своего друга из комы во время приступа неизвестной болезни. С производством клона главного героя его предназначение заканчивается. Автор с явной иронией, если не издевкой рассказывает о наивности нового «демократического вождя», возомнившего себя Пророком и Мессией.

В «Бессильных мира сего» БНС под маской С. Витицкого снова возвращается к теме «секретных экспериментов» спецслужб, в данном случае — уже сталинских. По сюжету романа, в результате каких-то гулаговско-бериевских опытов, два человека, включая главного героя, освободились от гена старости и обрели чудодейственные способности. Один из этих людей, своего рода alter ego автора, пытается вернуть команду учеников, разбредшуюся в годы реформ по разным конторам, в целях обеспечения победы на выборах правильного кандидата. Способы возвращения заблудших он выбирает довольно жутковатые: одного из персонажей в самом начале произведения поcланцы учителя жестоко, по-гестаповски, пытают, сжимая щипцами его мизинец. Цель у посланцев самая благородная — заставить этого товарища бороться (посредством своих сверхспособностей) на выборах против Генерала и за Интеллигента. О методах прогрессивных пиар-технологов предоставим судить читателю: «_Все происходило по хорошо продуманному и не однажды апробированному сюжету. Все совершалось правильно. Непослушному человеку вдумчиво, аккуратно, умело и со вкусом давили пальцы, причем так, чтобы обязательно захватить основания ногтей. Человек кричал. Вероятно, человек уже обмочился. Человеку преподавали серьезный урок, и человек был расплющен и сломлен. Что, собственно, в конечном итоге и требовалось: человек в совершенно определенной кондиции_».

В общем, технологии Неизвестных Отцов вполне сопоставимы с играми духовных руководителей «либеральной элиты». И хотя С.Витицкий – это и не Стругацкие, но то, что нашло столько яркое выражение в последних книгах Бориса Натановича, увы, уже имплицитно присутствовало в произведениях, подписанных именами обоих братьев. Равно как и политическая позиция позднего БНС — едва ли не логический вывод из того мифа о «просвещенном авторитаризме», который с таким блеском запечатлел себя на страницах «Обитаемого острова».

Мой личный интерес к Стругацким не был ни в малейшей мере предопределен любовью к научной фантастике как таковой. Этот интерес возник в середине 1990-х, и он был связан исключительно с политической актуальностью произведений братьев для понимания тех реформ, которые осуществлялись в нашей стране с момента прихода к власти правительства Ельцина-Гайдара. И нужно сказать, что чтение братьев сыграло огромную роль в становлении моего политического мировоззрения, моего неприятия тех идей и тех рецептов, которые предлагались в повестях наиболее популярных советских фантастов. Я никогда не испытывал никакой ностальгии по советскому строю, и тем не менее тот путь реформ, который был избран гайдаровским правительством и который в определенной степени продолжается до сих пор, казался мне не столько ошибочным, сколько порочным в самом своем основании. И Стругацкие помогли ответить на вопрос, в чем был основной порок, основной грех всей субкультуры российского либерализма. Проблема была не в том, что эта субкультура решила переделать всю Россию на свой лад, а в том, что она с самого начала отказывалась от этой задачи. Стругацкие отнюдь не воспевали «прогрессоров» как своего рода «национальных модернизаторов», способных обеспечить нашей стране рывок в будущее, именно потому что они не видели никакого прока в том, чтобы задавать «рывок в будущее» социуму в целом.

Этот рывок следовало гарантировать лишь избранному привилегированному меньшинству, предлагая всем остальным идеал «просвещенной диктатуры», с «башнями излучения» или же без них. Те идеи, которые могли почерпнуть из книг Стругацких будущие молодые реформаторы, кто вырос на его книгах, представляли собой серьезнейшую ценностную альтернативу «советскому викторианству» с его представлением о собственной нации как о нации «взрослых людей», которым уже не требуется никакая внешняя опека. Нации людей, которые способны сами определять, в чем состоит их индивидуальный интерес, чтобы не полагаться в этом отношении на власть, которая, подобно врачу, лечащему нас, якобы лучше других знает, что мы хотим и чего мы заслуживаем. «Советское викторианство» постепенно складывалось как мировоззрение в позднебрежневские годы и оно не просто могло, но должно было стать идеологической основой демократической трансформации России. Нужно было только принять во внимание национальный компонент этой идеи. Однако победили люди с иными ценностными установками, и плоды задуманных ими реформ оказались удивительно горькими на вкус.

Уже в повести 1963 года «Трудно быть богом» мы видим стремление внешних наблюдателей из лучшего будущего не столько спасать социум, сколько спасать отдельных интеллектуалов от социума. Но подобная избирательность в плане спасения присутствует уже и в «Острове» – интеллигенты собираются в свободном от излучения Департаменте, а все остальные, как сообщает Странник, указывая на безропотно выполняющего его распоряжения бывшего ротмистра Чачу, «_готовы, они всегда были готовы_». Иначе говоря, остальные вполне могут посидеть и под «излучением».

obitaemyj-ostrov-2

Кадр из фильма “Обитаемый остров”

Читатели советского времени воспринимали «Обитаемый остров» как антитоталитарную повесть. На самом деле, это произведение — может быть, наиболее откровенное в отечественной литературе оправдание временной несвободы, сохранения авторитарного контроля над большинством с целью его управляемости в интересах избранного меньшинства. Допускаю, впрочем, что между братьями во время создания повести существовали серьезные расхождения: ведь почти каждая книга зрелых Стругацких всегда представляла собой спор этического гуманизма и холодного индивидуалистического рационализма. По мере движения от 1960-х к 2000-ым последний наступал и брал верх. «Открытый финал» «Острова» и других лучших повестей Стругацких – признак хрупкого равновесия в этой растянувшейся на три десятилетия внутренней идейной борьбе самого знаменитого писательского тандема последних лет.

Но уже и в гуманистическом оптимизме ранних Стругацких был свой изъян. Проблема состояла не столько в оправдании авторитаризма как такового: имеются в истории случаи, когда авторитаризм не только возможен, но и необходим, когда демократический строй предопределенно ведет страну к катастрофе, когда общество еще не способно порождать само из себя политическую власть и контролировать ее, и когда власть сама вынуждена перестраивать и создавать (почти искусственно) общество заново. Грех Стругацких состоял не столько в апологии диктатуры, сколько в поэтизации внешнего иноземного контроля. Необходимое и неизбежное реформирование советской системы предстало в их фантастическом изображении в виде благотворного дисциплинарного контроля одной, более высоко организованной цивилизации над другой, отсталой, взрывоопасной, непредсказуемой. Реформа, проведенная людьми с таким мировоззрением, сразу же теряла национальную рамку и оттого немедленно утрачивала национальный смысл.

Когда я прочел под таким прицелом серию повестей Стругацких о Мире Полдня, меня ужаснула сама мысль, что Россию пытается преобразовать команда людей, у которых в сознании наличествует вот такая модель трансформации страны и своей роли в этом деле. Сразу же стало понятно, что единственная цель подобного реформирования будет состоять в превращении нашей страны в донора сырья, мозгов и тел для высшего и лучшего мира. И если ответить одним словом, что в конечном счете обрушило «перестройку-1» и сделало весьма проблематичными шансы «перестройки-2», то следует обратить внимание именно на этот комплекс идей, от которого так до конца и не смогла отступить либеральная среда, которая вплоть до возвращения Путина в президентское кресло лелеяла старую мечту о новом либеральном диктаторе.

Notes:

О странном “совпадении” выхода фильма на экран с приходом к власти Юрия Андропова см.: Горелов Д. Первый ряд-82: “Остановился поезд” // OZON-гид, июнь 2001; http://www.ozon.ru/context/detail/id/200619/ ↩
Первые сведения о «шелепинской группе» я почерпнул из книги Н.А. Митрохина «Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 гг.» (М.: Новое литературное обозрение, 2003). Представление о связи группы Шелепина с литераторами из «русской партии», доказываемое автором, мне, однако, показалось голословным и не доказанным. Существует, тем не менее, много свидетельств, что «шелепинцы» и в самом деле стремились к новому сближению с маоистским Китаем, хотя и они встречают опровержения со стороны бывших участников группы. «Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам» См.: Млечин Л.М. Железный Шурик. М., Яуза, 2004. ↩
В одном из телеинтервью хорошо осведомленный о подковерной борьбе тех лет Александр Яковлев сообщил, что выступление Егорычева должно было стать сигналом к новому перевороту внутри Политбюро: Михаила Суслова на должности второго секретаря ЦК по идеологии должен был сменить Александр Шелепин, главой КГБ должен был стать его соратник Николай Месяцев. Однако Брежнев не поддержал «заговорщиков», и блицкриг «шелепинской партии» был свернут. ↩
См.: Богданов В. СССР был готов уничтожить Израиль. Третья мировая могла начаться в 1967 году // «Политический журнал», № 17 (68) / 16 мая 2005. ↩
См.: Арбатов Г.А. Человек системы. М. Вагриус, 2002, с. 125. ↩
См.: Бурлацкий Ф.М. Потаенный Андропов // «Известия», 15 июня 2004; http://izvestia.ru/news/291061 ↩
Очень характерное свидетельство этого раздражения – статья философа Вячеслава Сербиненко 1989 года «Три века скитаний в мире утопии. Читая братьев Стругацких»: «Апокриф от одноухого Агасфера Лукича в романе “Отягощенные злом” – пока, вероятно, самая большая творческая неудача писателей. Да и как иначе оценить все эти разухабистые и претенциозные истории о похождениях евангельских героев, изначально “сущих сукиных сынов” и “кобелей-разбойников” (речь идет об Иоанне Богослове, имя которого традиция сделала символом целомудрия, и его брате Иакове), а в дальнейшем (уже после голгофской трагедии) убийц (“…дельце было пустяковое, они зарезали поддатого горожанина”). Упоминается в досье, составленном тут на псевдо-Иоанна, и скотоложество. Очевидно, что писатели не ставили цель – создать еще одно из серии “забавных евангелий”, однако история псевдо-Иоанна в их романе и по духу и по характерному стилю близка к тому, чтобы занять место именно в этом ряду.» («Новый мир», 1989, № 5, с. 254). ↩
См., напр.: Куда ж нам плыть?// «Независимая газета», 1991, № 3, с. 3; http://www.rusf.ru/abs/ludeni/publ-1.htm ↩
См.: Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. СПб., 1910. ↩
«Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы… // «Русский журнал», 13 апреля 2009; http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/YA-predpochel-by-myagkie-postepennye-reformy ↩

Историк философии, политолог, доцент философского факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова. Председатель редакционного совета портала "Русская идея".

Комментарии к архивным материалам закрыты. Однако Вы можете высказывать свое мнение в нашем Телеграм-канале, а также в сообществе Русская Истина в ВК. Добро пожаловать!

Также Вы можете присылать нам свое развернутое мнение в виде статьи или поста в блоге.

Чувствуете в себе силы, мысль бьет ключом? Становитесь нашим автором!

Notes:

О странном “совпадении” выхода фильма на экран с приходом к власти Юрия Андропова см.: Горелов Д. Первый ряд-82: “Остановился поезд” // OZON-гид, июнь 2001; http://www.ozon.ru/context/detail/id/200619/ ↩
Первые сведения о «шелепинской группе» я почерпнул из книги Н.А. Митрохина «Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 гг.» (М.: Новое литературное обозрение, 2003). Представление о связи группы Шелепина с литераторами из «русской партии», доказываемое автором, мне, однако, показалось голословным и не доказанным. Существует, тем не менее, много свидетельств, что «шелепинцы» и в самом деле стремились к новому сближению с маоистским Китаем, хотя и они встречают опровержения со стороны бывших участников группы. «Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам» См.: Млечин Л.М. Железный Шурик. М., Яуза, 2004. ↩
В одном из телеинтервью хорошо осведомленный о подковерной борьбе тех лет Александр Яковлев сообщил, что выступление Егорычева должно было стать сигналом к новому перевороту внутри Политбюро: Михаила Суслова на должности второго секретаря ЦК по идеологии должен был сменить Александр Шелепин, главой КГБ должен был стать его соратник Николай Месяцев. Однако Брежнев не поддержал «заговорщиков», и блицкриг «шелепинской партии» был свернут. ↩
См.: Богданов В. СССР был готов уничтожить Израиль. Третья мировая могла начаться в 1967 году // «Политический журнал», № 17 (68) / 16 мая 2005. ↩
См.: Арбатов Г.А. Человек системы. М. Вагриус, 2002, с. 125. ↩
См.: Бурлацкий Ф.М. Потаенный Андропов // «Известия», 15 июня 2004; http://izvestia.ru/news/291061 ↩
Очень характерное свидетельство этого раздражения – статья философа Вячеслава Сербиненко 1989 года «Три века скитаний в мире утопии. Читая братьев Стругацких»: «Апокриф от одноухого Агасфера Лукича в романе “Отягощенные злом” – пока, вероятно, самая большая творческая неудача писателей. Да и как иначе оценить все эти разухабистые и претенциозные истории о похождениях евангельских героев, изначально “сущих сукиных сынов” и “кобелей-разбойников” (речь идет об Иоанне Богослове, имя которого традиция сделала символом целомудрия, и его брате Иакове), а в дальнейшем (уже после голгофской трагедии) убийц (“…дельце было пустяковое, они зарезали поддатого горожанина”). Упоминается в досье, составленном тут на псевдо-Иоанна, и скотоложество. Очевидно, что писатели не ставили цель – создать еще одно из серии “забавных евангелий”, однако история псевдо-Иоанна в их романе и по духу и по характерному стилю близка к тому, чтобы занять место именно в этом ряду.» («Новый мир», 1989, № 5, с. 254). ↩
См., напр.: Куда ж нам плыть?// «Независимая газета», 1991, № 3, с. 3; http://www.rusf.ru/abs/ludeni/publ-1.htm ↩
См.: Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. СПб., 1910. ↩
«Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы… // «Русский журнал», 13 апреля 2009; http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/YA-predpochel-by-myagkie-postepennye-reformy ↩

а также…

Свежие записи:

Поделитесь нашими материалами в своих соцсетях!

сайт консервативной политической мысли
открытая дискуссионная площадка

Notes:

О странном “совпадении” выхода фильма на экран с приходом к власти Юрия Андропова см.: Горелов Д. Первый ряд-82: “Остановился поезд” // OZON-гид, июнь 2001; http://www.ozon.ru/context/detail/id/200619/ ↩
Первые сведения о «шелепинской группе» я почерпнул из книги Н.А. Митрохина «Русская партия: движение русских националистов в СССР. 1953-1985 гг.» (М.: Новое литературное обозрение, 2003). Представление о связи группы Шелепина с литераторами из «русской партии», доказываемое автором, мне, однако, показалось голословным и не доказанным. Существует, тем не менее, много свидетельств, что «шелепинцы» и в самом деле стремились к новому сближению с маоистским Китаем, хотя и они встречают опровержения со стороны бывших участников группы. «Шелепин настаивал на том, чтобы в партийных документах акцентировался классовый подход, требовал давать отпор империализму и добиваться взаимопонимания с маоистским Китаем. Интеллигенция и даже часть аппарата ЦК боялись его прихода, считая, что это станет возвращением к сталинским порядкам» См.: Млечин Л.М. Железный Шурик. М., Яуза, 2004. ↩
В одном из телеинтервью хорошо осведомленный о подковерной борьбе тех лет Александр Яковлев сообщил, что выступление Егорычева должно было стать сигналом к новому перевороту внутри Политбюро: Михаила Суслова на должности второго секретаря ЦК по идеологии должен был сменить Александр Шелепин, главой КГБ должен был стать его соратник Николай Месяцев. Однако Брежнев не поддержал «заговорщиков», и блицкриг «шелепинской партии» был свернут. ↩
См.: Богданов В. СССР был готов уничтожить Израиль. Третья мировая могла начаться в 1967 году // «Политический журнал», № 17 (68) / 16 мая 2005. ↩
См.: Арбатов Г.А. Человек системы. М. Вагриус, 2002, с. 125. ↩
См.: Бурлацкий Ф.М. Потаенный Андропов // «Известия», 15 июня 2004; http://izvestia.ru/news/291061 ↩
Очень характерное свидетельство этого раздражения – статья философа Вячеслава Сербиненко 1989 года «Три века скитаний в мире утопии. Читая братьев Стругацких»: «Апокриф от одноухого Агасфера Лукича в романе “Отягощенные злом” – пока, вероятно, самая большая творческая неудача писателей. Да и как иначе оценить все эти разухабистые и претенциозные истории о похождениях евангельских героев, изначально “сущих сукиных сынов” и “кобелей-разбойников” (речь идет об Иоанне Богослове, имя которого традиция сделала символом целомудрия, и его брате Иакове), а в дальнейшем (уже после голгофской трагедии) убийц (“…дельце было пустяковое, они зарезали поддатого горожанина”). Упоминается в досье, составленном тут на псевдо-Иоанна, и скотоложество. Очевидно, что писатели не ставили цель – создать еще одно из серии “забавных евангелий”, однако история псевдо-Иоанна в их романе и по духу и по характерному стилю близка к тому, чтобы занять место именно в этом ряду.» («Новый мир», 1989, № 5, с. 254). ↩
См., напр.: Куда ж нам плыть?// «Независимая газета», 1991, № 3, с. 3; http://www.rusf.ru/abs/ludeni/publ-1.htm ↩
См.: Милюков П.Н. Интеллигенция и историческая традиция // Интеллигенция в России. СПб., 1910. ↩
«Я предпочел бы мягкие, постепенные реформы… // «Русский журнал», 13 апреля 2009; http://www.russ.ru/Mirovaya-povestka/YA-predpochel-by-myagkie-postepennye-reformy ↩

Page load link

Manuscript submission criteria

Manuscripts and articles will be reviewed by the Editorial Board only if all the requirements listed below are met.

The Editorial Board will consider articles that occupy 0.5 to 1.5 pages [a page is 40,000 typographical units]. They must present the results of an independent and original research, which is in line with the profile of the almanac and demonstrates the author’s ability to be fully conversant with the modern literature addressing the problems in question and to adequately apply the commonly used methodology for defining and solving scientific matters.
Besides, the Site for Russian Verity also publishes analytical synopsis of modern works (size – about 1 sheet), as well as reviews of recent scientific works (size – 0.25 sheet).
All texts must contain only literary language and must be duly edited following the scientific style standards.
If the manuscript is accepted for consideration, it does not imply that it will be published. All manuscripts are sent anonymously for expert review. The names of the reviewers (usually at least two) are not disclosed. If the submitted manuscript is rejected, the editors send a reply to the author clarifying the reasons.
The only relevant criterion for publishing the manuscript is the quality of the text and consistence with the scope of the almanac.
Please avoid automatic bulleted and numbered lists and word breaks. rtf is the preferable format. Only «» can be used as quotation marks. If a quote includes citations, use quotation marks in quotation marks, «“one”, two, three, “four”». Hyphens should not be used as dashes. The Russian letter ё is used only in cases when the replacement for e distorts the meaning of the word. The shortened forms mln and bln are used without the full stop. Abbreviations like “т.к.”, “т.н.” are not allowed. The figure in the footnotes is used in the end of a sentence before the full stop and in a sentence before any punctuation mark (comma, period, and semicolon). Illustrations are sent separately in jpg-files. Graphs and charts are made in separate Microsoft Excel files. The text should contain the indication of the location of this illustration, graphics, charts, and / or its image.
The editors can edit and cut materials.
Those who submit manuscripts are kindly asked to understand the fact that the editors do not enter into any correspondence, particularly they do not engage in a meaningful debate via e-mail or mail, and do not have any obligation concerning the publication of the submitted materials.
The cover must contain the name, first name and patronymic of the author, the academic degree and academic rank, the position and place of work, the address and zip code and the email address of the author and must be stored in a separate file.
The information is to be written both in Russian and in English. The main file of the article must contain the name, the text itself, footnotes and endnotes bibliography. This is done to meet the requirement of an anonymous review of manuscripts sent to the editorial board.
The author must provide a list of keywords, a summary of the work (abstract) in English and in Russian (size – 100-200 words). The abstract is a separate analytical text, which allows to fully grasp the essence of the study, without the need for the reader to refer to the article. The summary (abstract) must be written in correct academic English. It must not be a word-for-word translation and cannot contain unintelligible structures and idioms which sound Russian.
Links and references:

Links to scientific and philosophical literature, analytical reports and articles in scientific journals should be presented in the form of intrabibliographic references containing the number of publications in the bibliography and pages.
For example:
[26, p. 237].
Links to archived documents must be included in the footnotes indicating (describing) the nature of the document.
For example:
For biographies of K.N. Leontiev [From a letter from K.N. Leontiev to Vs.S. Solovyov, January 15, 1877, Moscow] // Russian State Historical Archives. F. 1120. Op. 1. D. 98. L. 54 ob.-55.
Links to information, official and other sources, including Internet resources that are not scientific or analytical materials, must be given in footnotes.
For example:
The National Security Strategy of the Russian Federation until 2020. The Security Council of the Russian Federation. URL: http //www.scrf.gov.ru /documents/99.html
Solovyov O. The central bank is preparing a new devaluation // Nezavisimaya Gazeta. January 13, 2015.
The footnotes can contain any additional ideas; footnotes can contain links, presented in the same way as in the main text. When referring to Internet publications, there is no need to indicate the access date.
The bibliography in endnotes is compiled in the alphabetical principle (first list the authors and the works in Russian, then in Latin). The last name and initials of the author must be in italics. The references to monographs must indicate the total number of pages, and references to articles must indicate the page numbers in a journal or a collection where the article is printed.
For example:
Berdyaev N.A. Philosophy of Inequality / Compiled, foreword and notes L.V. Polyakov. M: IMA-Press, 1990. 285 p.
Gajda F. Bloody Sunday as a very ambitious provocation of the opposition // Website on conservative political thought “Russian idea”. January 5, 2015. URL: http://politconservatism.ru/forecasts/krovavoe-voskresene-kak-grandioznaya-provokatsiya-oppozitsii/
Shirinyants A.A .The Intellectuals in the Political History of the XIX Century // Bulletin of Moscow University. Edition 12. Political sciences. 2012. № 4. pp. 39-55.
Nye J. Soft Power: The Means to Success in World Politics. New York: Public Affairs, 2004. 208 p.
The endnotes reference list must specify the official place of publication and publisher (sometimes the search may require extra efforts, but the names must be presented).
The translation of Russian names in English or their Latin transliteration are not required, nor is it necessary to translate foreign titles into Russian (except publications in Oriental languages).

Reviewing rules for submitted manuscripts

The Site for Russian Verity guarantees the transparency of the publication policy and criteria for manuscripts. Editors select reviewers in such a way to minimize the likelihood of a clash of interest and avert prejudice to the manuscripts submitted. The reviews of the manuscript are taken into account to decide whether to publish it or suggest further work on it. The final decision is taken by the Editorial Board.
The cover must contain the name, first name and patronymic of the author, the academic degree and academic rank, the position and place of work, the address and zip code and the email address of the author and must be stored in a separate file. The information must be provided both in Russian and in English.
Manuscripts, submitted to the journal, are assessed in accordance with the double-blind peer-review procedure. For this purpose the manuscripts are sent to the external experts without any identification of authorship, neither the name nor the place of work. Similarly, the journal does not disclose the names or positions of reviewers to the authors or third parties in accordance with international standards of peer-reviewing in academic journals.
The journal invites recognized experts in the relevant field, who have had their works on the relevant issues published over 3 years. The manuscript is reviewed by the Editorial Board, as well the experts. The Editorial Board Chairman and Editor-in-Chief select external experts and invite them to review the manuscript. The reviews are kept by the editors for 5 years.
A submitted manuscript is initially assessed by the editors in order to confirm that it corresponds to the scope and standards of the journal. Then, the editors delete any references to the author and code the manuscript. The coded manuscript is submitted to the reviewer.
The coded manuscript is sent to the external experts along with the standardized questionnaire via e-mail. In the covering letter the editors set the deadline for the review (each case is considered separately, but the time allotted cannot exceed 1 month).
On receiving the results of the external assessment, the editors examine the review to see if it meets the existing criteria. If the review does not give an adequate evaluation of the manuscript, the editors could seek additional review by other experts.
If the review contains suggestions for improving the manuscript, it is forwarded to the author. Before sending it, the editors delete comments which are meant for the editors exclusively as well as any offensive or insulting comments.
The deadline for resubmitting the manuscript is set each time individually. If the manuscript is rewritten significantly before resubmission (no less than 15% of the text), it could be sent for additional reviewing. While choosing experts for the additional reviewing, preference will be given to the same experts who did the initial review (given that they agree).
The editors send copies of the reviews or a refusal with the reasons to the authors of the submitted articles. They also commit themselves to sending copies of the reviews to the Russian Ministry of Education and Science should the following request be made.
Reviewing is conducted on the basis of the standardized questionnaire:
The importance of the issues to the academic tasks set of RV:
1 = minimal contribution
2 = minor contribution
3 = moderate contribution
4 = significant contribution
5 = substantial contribution to the discipline
The relevance of the research for philosophy, political science and historical science nowadays:
1 = almost irrelevant
2 = minor relevance
3 = moderate relevance
4 = significant relevance
5 = substantial contribution to the discipline
Author’s originality (autonomy) in addressing the issue:
1 = low (trivial, unoriginal, “common place”);
2 = below average (there are some original thoughts);
3 = moderate;
4 = sufficient;
5 = original research, containing a new approach to issue;
The credibility of the hypothesis, coherence and logical reasoning:
1 = not convincing;
2 = not very convincing (many contradictions);
3 = average level of credibility (standard, traditional proofs);
4 = quite convincing arguments (in general, sound persuasive, with few exceptions);
5 = very persuasive arguments
The reliability of data:
1 = unreliable;
2 = limited reliability (accuracy of the information causes significant doubt)
3 = partly reliable (not differentiated);
4 = quite reliable (sufficient data without sufficient critical thinking);
5 = fully reliable (complete, adequate and critically processed data)
Appropriate style, accuracy and precision, brevity:
1. Low (grammatical and stylistic errors, lacking terminological precision, multiple repetitions);
2. Below average (repetitions, no precision)
3. Average
4. Above average (some minor flaws);
5. High.

Kirill Benediktov
Russia–France: Possible Conservative Alliance? (№ 3, 2015)

The article studies the possible Russian-French alliance retrospectively and analyses its fundamental features. The main assumption is that France is one of the two Western European countries that could build a strategic alliance with Russia, with Germany being the other one. Starting from it, the author shows that only shared values could provide a solid foundation for an effective alliance. Otherwise the alliance between Russia and the leading European country would be at best tactical, rather than strategic. While there are few, if any, shared values with Germany following the forced transformation of the German cultural code in the wake of the WWII, relations with France have evolved differently. With conservative values shared by most Russians and Frenchmen, the ideological proximity brings the two countries closer. Nowadays some French politicians regard Russia as a guardian and a stronghold of traditional European values that have fallen prey to globalization and are ousted by the aggressive Anglo-Saxon civilization and its model. The sympathizers include intellectuals that form the political agenda and shape public opinion. Others are political activists, mobilizing the electorate. Marine Le Pen, the president of the French National Front, is the most favorably disposed towards Russia among European politicians. The examples of the National Front and its leader reveal the attitude of French conservatives towards Russia. As seen from France, Russia is returning to its roots, so French conservatives regard the resurgence of the Russian Orthodox Church, the formal LGBT propaganda ban and other events as the signs of a titanic battle between the living European Christian tradition endorsed by both France and Russia and the post-Christian and anti-Christian world based on the Anglo-Saxon globalization concept. They also interpret them as signals for possible ideological rapprochement.
Keywords: France, Russia, Alliance, Values, Conservatism, National Front, Marine Le Pen.

Paul Grenier
Russian Conservatism and its Reception the West through the Prism of Ideological Liberalism (№ 3, 2015)

The author focuses attention, first, on the poor reception in the West of Russia’s current attempt to define its national idea by reference to its own pre-communist philosophical tradition. He demonstrates that this negative reception, however, is conditioned by what may, optimistically, be temporary political-ideological exigencies, at a period when very little that is associated with the Russian leadership is able to get a fair or warm reception in mainstream U.S. publications. The author points out that the Russian religious philosophical tradition was widely considered admirable and constructive in the West prior to 2014. At present, however, the typical approach in the U.S. and European press is to contrast Russian realpolitik policies with abstract Western ideals rather than Western realpolitik policies. Meanwhile, the very existence of legitimate Russian ideals is dismissed. The author then turns his attention to Russia’s present efforts to define its own ideals in a conservative vein. He suggests that this effort demands a careful definition of categories and to this end distinguishes between ideological and non-ideological brands of both conservatism and liberalism. He urges Russia’s intellectual leadership to embrace the whole of its tradition (i.e. the best of its tradition) rather than only a part. He notes a tendency by Russian conservatism to privilege what in Plato’s Republic were the virtues of the Guardians (as opposed to the Traders). But the Russian heritage incorporates, according to the author, both liberal and conservative elements, even as it is ultimately grounded in а realm that lies beyond liberalism and conservatism.
Keywords: International Relations, Realism, Barack Obama, Demagogy, Liberalism, Conservatism, Ideology, Russian national idea, N. Berdyaev, G. Fedotov, V. Solovyov, I. Ilyin, Pierre Manent, Jane Jacobs, Plato’s Republic.

Mikhail Ilyin
A Diaologue about Islands and Straits, Intermarums and Intermunds (№ 1, 2015)

Mikhail Ilyin reviews main subjects of scholarly debate between himself and Vadim Tzimburski since early 90s when they both were promoting geopolitical and chronopolitical studies in new Russia. The debate focused on five major issues: character of geopolitics, links between geopolitics and chronopolitics, geopolitics of Russia (Eurasia), limitrophe areas around Russia and particularly Balto-Pontida. Very clear and coherent differences between both analysts would not undermine their essential agreement on basis issues and would not prevent their co-authorship. Furthermore, disagreements were complementary. Even now they continue to inspire further investigations.
Keywords: geopolitics, chronopolitics, Russia-Eurasia, Island of Russia, Heartland, limitrophe areas, Balto-Pontida, Balto-Pontic system.

Leonid Ionin
Projects of Total Democracy: Power of Referendums, E-Democracy, “One Man – One Vote” (№ 3, 2015)

This work regards total democracy as a commitment to solving problems and dealing with contradictions in modern representative democracies through maximizing equality and granting the public with direct access to the mechanisms of social control. The paper considers the proposals to create a “community” run by referendums, to establish online democracy, and to improve the egalitarian principle of “one man – one vote”. It also analyses the sociological and epistemological basis of these models. It draws a conclusion that the conservative approach is more promising, that is the use of the mechanisms elaborated at the earlier, relatively distant stages of political development, the use of mechanisms which take into account diverse particular features of the political process.
Keywords: Public Opinion, Referendum, Scientific Knowledge, Common Knowledge, Qualifications, Classes, Universalism, Particularism.

Andrey Ivanov
The Slogan “Russia for Russians” in Conservative Thought in the Second Half of the XIX Century (№ 4, 2015)

The article studies the origin of the slogan “Russia for Russians” and its conservative interpretations in the second half of the XIX century. The study is based on numerous works, most of which have never been previously used. The author analyzes the attitude to the slogan “Russia for Russians” of well-known conservatives, such as Emperor Alexander III, V. Skaryatin, I. Aksakov, M. Katkov, M. Skobelev, S. Syromyatnikov, V. Rozanov, A. Suvorin and others.
Keywords: “Russia for Russians”, Russian Conservatism, Russian Nationalism, Pan-Slavism, Emperor Alexander III.

Alexei Kharin
The First Book about the Great Geopolitician (№ 1, 2015)

The article is devoted to the intellectual biography V.L. Tsymbursky, written by a political scientist B.V. Mezhuev. In the monograph, Mezhuev succeeded to show basic landmarks of work and the main ideas of the thinker, as well as to determine the value of Tsymbursky’s works. Separate positions cause a discussion, but on the whole the book turned out well.
Keywords: B.V. Mezhuev, V.L. Tsymbursky, “the Island of Russia”, Great Limitrophe, geopolitics, chronopolitics, civilization.

Stanislav Khatuntsev
Vadim Tsymbursky, a Russian Geopolitician (№ 1, 2015)

The article covers geopolitical conceptualization of a prominent Russian philologist, cultural philosopher, thinker, and political writer V.L. Tsymbursky, in particular, his “Island Russia” model, the concepts of “Euronapping” and of the Great Limitroph; as well as their criticism, the author’s opinion of some problems brought up by Tsymbursky. The category of limitrophic spaces is supplemented with the category of limbic territories.
Keywords: V.L. Tsymbursky, “Island Russia”, geopolitics, civilization approach, civilization geopolitics, internal geopolitics of Russia, “Euronapping”, Great Limitrophe, limb, transfer of the capital city.

Stanislav Khatuntsev
“Preserving the Future”: Konstantin Leontiev’s Seven Geopolitical Pillars (№ 4, 2015)

This article analyses the issues related to the “seven pillars” approach, K. Leontiev’s set of ideas about the new «Eastern Slavic culture», and his geopolitical ideas.
Keywords: Heptastylism (Seven Pillars), Anatolism, K. Leontiev, Geopolitics, “Eastern Question”, Constantinople, “Eastern Union”, Russian History, Russian Post-Reform Political Thinking, Historiosophy.

Aleksey Kozhevnikov
Russia’s Present and Future in A. Solzhenitsyn’s and I. Shafarevich’s Works: “From Under the Rubble” Collection (1974) (№ 4, 2015)

The article analyzes A. Solzhenitsyn’s and I. Shafarevich’s political essays. Solzhenitsyn’s and Shafarevich’s articles, published in the “From Under the Rubble” collection, dwelt on the historical problems and development of the Russian nation.
Keywords: A. Solzhenitsyn, I. Shafarevich, “From Under the Rubble” Collection, Russian National Values, Historical Problems of the Russian Nation, Development of the Russian Nation.

Yegor Kholmogorov
Searching for Lost Tsargrad: Tsymbursky and Danilevsky (№ 1, 2015)

The article analyzes how Nikolay Danilevsky’s geopolitical ideas influenced Vadim Tsymbursky, and reveals the similarities and differences in the approaches of both thinkers to Russia’s internal and external geopolitics. Their ideas critically underline vulnerable points of each other’s concepts. Разбираются Danilevsky’s nationalism, pan-Slavism and the programme of the struggle for Constantinople are observed, as well as Tsymbursky’s ideas of «Island Russia», limitrophe zone, internal colonization, and his attention to the region of Novorossia. The author comes to a conclusion that the key problems stated by Danilevsky and Tsymbursky don’t have a solely geopolitical solution and demand the transition to chronopolitics, the consideration of civilizations not only as geographical, but also as historical and cultural integrals.
Keywords: Danilevsky; Tsymbursky; geopolitics; Constantinople; pan-Slavism; nationalism; “Island Russia”; civilization; limitrophe; Siberia; internal colonization; Novorossia; Konstantin Leontiev; chronopolitics; Byzantium.

Olga Malinova
The Conservatives and Collective Memory: Cultivating a Repertoire of Politically Usable Past (№ 3, 2014)

The paper analyses a development of “infrastructure” of a usable past in post-Soviet Russia. It argues that the latter is both a resource and a matter of symbolic investments for the ruling elite. It concludes that after more than 20 years after the collapse of the USSR the repertoire of the usable past remains rather scarce, and “memory policy” is still far from being consistent. The paper supposes that more systematic development of the repertoire of the usable past could be a matter of efforts of the conservatives as well as the other political forces who must be interested in development of this resource that might be considered as fundamental common good.
Keywords: political uses of the past, collective memory, symbolic politics, B. Yeltsin, V. Putin.

Boris Makarenko
Never the Twain Shall Meet? Conservatism in Russia and in the West (№ 3, 2015)

The article compares and contrasts the main values and political principles of contemporary Western and Russian conservatism. The key assumption is that in the West conservatism relies on the uninterrupted tradition of political participation, while Russian conservatism is reinventing its values and political practices, relying on the philosophical and political heritage of the past ages. In the West, conservatism exists in democracies and market economies, while in Russia, conservatism develops in a society in transition, undergoing rapid and uneven modernization. The “strong state” for the West lies in democratic sovereignty, a competitive and efficient economy, and an optimized “welfare state”. Russian conservatism lacks a comprehensive economic doctrine; the value of sovereignty is believed to lie in the defense of internal and external security, and the “welfare state” is largely paternalistic. In the West, conservatism fosters moral and cultural values of the post-industrial age; in Russia these values retain their traditional character, but modernization necessitates their adaptation to the changing society. While, amid the emergence of new conservative ideas, Western conservatism faces the major challenge of developing a “new synthesis”; Russian conservatism needs to respond to the challenge of developing a comprehensive system of values in conformity with the contemporary stage of Russia’s political development.
Keywords: Conservatism, Values, Comparative Politics, Political Development, Political Parties.

Mikhail Maslin
Classic Eurasianism and Its Modern Transformations (№ 4, 2015)

The article reveals the essence of classical Eurasianism in the 1920-1930s. The author makes a general critical evaluation of A. Dugin’s neoeurasianism. Neoeurasianism distorts classical Eurasianism, presenting the image full of xenophobia, racism and aggression. Meanwhile, the author demonstrates the intellectual potential of undistorted classical Eurasianism taking the example of A. Panarin’s heritage.
Keywords: Eurasianism, Neourasianism, Orientalism, Geopolitics, Russian Emigration, Atlantism, Russophobia, Mysticism, Conspirology.

Oleg Matveychev
“The Philosophy of Inequality” by N. Berdyaev – the Manifesto of Liberal Conservatism (№ 3, 2015)

The report describes the concept of the ideological mix. Analyzing “The Philosophy of Inequality”, the author illustrates that N. Berdyaev voices purely liberal-conservative ideas in it. This fact accounts for valid interpretation and popularity of the book in Western Europe in the 1920s and 1930s.
Keywords: “The Philosophy of Inequality” by N. Berdyaev, Ideological Mixes, Liberal Conservatism.

Boris Mezhuyev
Mapping of Russian Europeanism (№ 1, 2015)

This article deals with the evolution of geopolitical views of Vadim Tsymburski in the context of his conceptualization of the problem of “buffer”, or “limitroрhe” territories between Russia and Europe which were called by the author of “The Island of Russia” as “straitterritories”. It is known that Vadim Tsymburski thought that the loss of control by Russia over these territories has strengthened the security of our country that was damaged throughout the history by Russia’s own urge to eliminate these «buffer» territories for the geopolitical confluence of Russia and Europe. The question arises, how could Vadim Tsymbursky treat the elimination of “strait territories” by Europe in terms of his system, could it be seen by him as a threat to Russian security? The article proves that in the end of his life just this point motivated the scholar to reconsider his geopolitical conception but this reconsideration was prevented by his death.
Keywords: geopolitics, strait-territories, buffer territories, Russian Europeanism.

Andrei Nikiforov
The Crimean Contribution to the Revolutionary Restoration of Geopolitical Justice and the New Mission of Russia (№ 3, 2015)

The “Crimean Spring” was a manifestation of the expanding regionalization, that the world has been witnessing in recent years. An integral region becomes the actor of world politics. The region relies on the collective political will of the regional community rather than on separate nation-states with their borders established by treaties of by force. The Crimean issue has provoked sharp divisions in European society, virtually splitting it in two parts: a group of regionalists, advocates of traditional values and a group of neo-liberals and all those who scrounge off globalization. The “Crimean Spring” marked the beginning of the revolutionary restoration of geopolitical justice.
Keywords: “Crimean Spring”, Regionalism, Traditional Values.

Tatyana Plyashchenko
Conservative Liberalism in Russia the Post-reform Period: The History of a Failure (№ 4, 2015)

The article dwells on the peculiarities of Russian conservative liberalism in the second half of the 19th century and its proponents, including A. Gradovsky, K. Kavelin, and B. Chicherin. The article gives special prominence to the policies of the Russian conservative liberals at both theoretical and operative level.
Keywords: Conservative Liberalism, Liberal Nationalism, Nation-State.

Leonid Polyakov
The Eternal and Momentary in Russian Conservatism (№ 4, 2015)

The article pinpoints the plurality of meanings of the terms “conservatism” and “conservatives” which were in use in the Russian philosophical and political thought in second half of the XIX – early XX centuries, and gives a critical evaluation. The study starts with Nikolai Berdyaev’s definition of “conservatism” which poses the key dilemma: either to mercilessly criticize the momentary from the point of view of “eternity”, or to ascribe to the existing momentary a rank of “Eternal”. Through this dilemma it is possible to demonstrate how authentic conservative principles and meanings could have been presented in different and alternative ideological paradigms. The everlasting character of this dilemma in the pre-revolutionary Russian conservative thought for a long time deprived of a possibility for political representation, brought about a fatal gap between conservatism “from above” and radical-left mood “from below”. The ultimate outcome was the collapse of the Empire. The contemporary situation in Russia allows to escape such a scenario through assuming conservative principles as “spiritual bonds” tying authorities and the people.
Keywords: Conservatism, Liberalism, Progressivism, Reactionary, Revolution.

Alexei Rutkevich
Peculiarities of Russian Conservatism. Map and Territory (№ 4, 2015)

Russian conservatism makes part of European political thought, as well as Russian party practices in Russia in the XIX century. The article consistently analyzes the stages of development of conservative ideology in Western Europe and in Russia.
Keywords: Ideology, Baroque, Romanticism, Conservatism, Reaction, Liberal Conservatism, Political Philosophy, Map, Territory.

Aleksey Shchavelev
The Islander or Thinking about “Conjunctures of Land and Time…” (№ 1, 2015)

The paper is a survey commentary on the last book by V.L. Tsymburskiy “Conjunctures of Land and Time”.
Keywords: V.L. Tsymburskiy, review, philosophy of history, historiography.

Alexander Shchipkov
Russian Identity and Russian Tradition at the End of the Globalization Era (№ 3, 2015)

The report dwells on a new demand for tradition and identity, which emerges as globalization exhausts itself. The keynote of Russian identity is claimed to be religious and ethical, rather than ethnic. Irredentism – the reunification of the largest divided nation (Russian) – should be viewed as a key element of Russian identity. It should be distinguished from russification of other ethnic groups by force. To cite Weber’s famous formula, the core of Russian identity is formed by “Orthodox ethics and solidarity spirit, that is equity, partnership and mutual assistance. This is a particular Russian ethos. In practice, justice plays the role of the categorical imperative in the Russian tradition. The author believes that meaningful socio-cultural ideas can be centred round Christian ethics. This factor, along with the Russian language, allows to make the “Russian World” concept more precise from the semantic point of view, as this notion still needs to be fully defined.
Keywords: Identity, Orthodox Ethics, Globalization Limits, Russian World, Solidarity, Justice, Tradition, Ethos

Aleksandr Shiriniants
Conservatism and the Party System in Modern Russia (№ 3, 2014)

The programs of Russian modern political parties, proclaiming conservative aims are analysed in the article through the patterns of phenomenology and axiology of Russian conservatism. The problem of the role of conservatism in contemporary ideological quest in Russia is discussed; original definitions of conservatism and its basis are proposed; links between conservatism and tradition and theoretical reflection are described; specific features of Russian political conservatism and the sources of its heterogeneity are revealed; accent is put on the role played by Russian intelligentsia in formation of conservative ideology; “oppositional” and “progressive” character of conservatism is marked down; comparison of conservative declarations with conservative values is developed.
Keywords: conservative ideology, conservative values, political parties, party-building in modern Russia.

Konstantin Simonov
Conservatism Facing Uncertainty (№ 3, 2015)

European values and the centuries-old picture of the world are exposed to erosion and are undergoing transformation. This is manifested, in particular, in neglecting the obvious benefits of trade and economic relations with Russia, in undermining free competition through affirmative activities, which involve, among other things, the policy of gender and juvenile equality. Such changes make the prediction of the future impossible.
Keywords: Values, Europe, Future Forecasts.

Alexander Tsipko
Soviet Intellectual Community Converting to Russian Conservatism (On Spontaneous Anti-Communism Untying USSR Ideological Bonds) (№ 4, 2015)

The article identifies the interdependence of conservatism, including its Russian version, and anti-communism. It focuses on the ideology of the “Russian Party”, a departure in Soviet political thinking in the 1960s-1970s. The article contains its comparative analysis with the ideology and policies of “Polish Party”, the Polish intellectual community of the 1970s-1980s leading the “Solidarity” movement. It also highlights the differences between the “Russian party” and the Sixtiers.
Keywords: Soviet Political Thinking, “Russian Party”, Conservatism, Anti-Communism, The Sixtiers, “Polish Party”.

Andrei P. Tsygankov
«Island» Geopolitics of Vadim Tsymbursky (№ 1, 2015)

The article analyzes the role of V. Tsymbursky in rethinking geopolitics. In particular, his theory of Russia as a geopolitical “island” is discussed. Other discussed issues include the geopolitics of values, intellectual influences, and Tsymbursky’s position in Russian foreign policy debates. The article formulates two lessons of the thinker for Russia – the need in mastering Russian cultural space and a long period of flexible foreign policy under the conditions of uni-multipolar world.
Keywords: geopolitical “island”, the geopolitics of values, the uni-multipolar world.

Andrei Tsygankov
«Island» Geopolitics of Vadim Tsymbursky (№ 1, 2015)

Vadim Tsymbursky (1957 – 2009)
Morphology of Russian Geopolitcs. An excerpt from the book. Chapter Five. First Eurasian Epoch of Russia: from Sebastopol to Port-Arthur (№ 1, 2015)

Vadim Tsymbursky made his PhD thesis «The Morphology of Russian Geopolitics and the Dynamic of International Systems of XVIII–XX centuries» in about 1997-2003. He could not complete his work but he left some fragments of it in manuscript. In the fifth chapter of thesis entitled «The first Eurasian interlude: from Sebastopol to Port-Arthur» the scholar made the analysis of the geopolitical thought of this period of time which was periodically repeated in the Russian history. This period is characterized by temporary backwash after the Russian onslaught on Europe and concentration on the eastern borders of Empire. The chapter describes in detail geopolitical views of prominent authors such as Fyodor Dostoevsky, Nikolai Danilevsky, Alexander Hertzen, Rostislav Fadeev etc.
Keywords: Eurasian interlude, Baltic-Black Sea region, European bipolarity, Balkan question.

Vasiliy Vanchugov
From «Island» to «Fortress»: Methaphor as an Instrument of Political Analysis and Practical Politics (№ 1, 2015)

This article is devoted to the representation of ideas, in particular, the use in the field of geopolitics, metaphors, analogies, comparisons, as well as cases of mythologizing ideologies. For this purpose, the author has made a comparison of the various narratives, methods and techniques of modern production of knowledge in the humanities in general, and in politics in particular. Taking the complex of ideas from the book “The Island of Russia”, the author of the article is going to highlight one of his key works in the context of contemporary issues, because, in his opinion, the most topical issue is the “dismantling” of the empire, discussion of which gives us the opportunity to be engaged in designing future.
Keywords: politics, geopolitics, history, philosophy of history, metaphor, formula, hermeneutics, myth, empire, power, governance.

Yan Vaslavsky
Russia and Europe: A New Crossroads (№ 3, 2015)

The article analyses the changing concept of united Europe from the times of Napoleon Bonaparte. The author ponders on two visions of European politics and development promoted by advocates of Napoleon Bonaparte and philosophers who eschewed the Napoleonic imperial model, respectively. Moreover, the article seeks to study the current relations between Europe and Russia given the changing concept of united Europe.
Keywords: France, Napoleon Bonaparte, Pan-European idea, Napoleonic Wars, Russia and Europe, Russian-European Relations.

Anton Zakutin
Modern Conservatism in the UK and in Russia: Possible Convergence Points (№ 3, 2015)

The article compares and contrasts basic conservative notions of modern political discourse in the UK and in Russia. Despite profound differences between the two political cultures, the two conservative brands exhibit a number of possible convergence points. The need to defend genuine traditional values against a background of expanding globalization, can unite advocates of various and diverse conservative trends. This article gives an overview of the most common ideas in parties’ platforms, among think tanks, among conservative thinkers of the states in question.
Keywords: Conservatism, Comparative Politics, Euroscepticism, Toryism.

Lyubov Bibikova
Postmodernism and the Value Crisis of the European Historical Science (№ 3, 2015)

The article analyzes causes and consequences of the shift towards postmodernism in Europe’s historiography against a background of social and political trends in Europe in the late 20th-early 21stcentury. The text focuses on the crisis of values in European studies of history, and, above all, the philosophy of history, which has been driven by postmodernism to eschew classical positivist notions of objectivity and validity as the fundamental values of historical knowledge. Consequently, leading European historical methodologists have arrived at the conclusion that historical science is predominantly aimed at reaching and maintaining public consensus on various political trends. The state of affairs in the 20th century impelled European historians to search for the roots of the European unity.
Keywords: Postmodernism, Philosophy of History, Historical Science of Europe, Historiography, Memory, Microhistory, Linguistic Shift.

Anatoly Chernyaev
Nikolai Berdyaev’s “Theocratic Socialism” (№ 3, 2014)

Basing on the analysis of Nikolai Berdyaev’s works of 1903–1917, the article reconstructs his project of “theocratic socialism”. It demonstrates the similarity between the concept of Berdyaev and the ideology of European religious Reformation, and also discusses the question of the relevance and applicability of Western experience of the Reformation in Russian socio-historical conditions.
Keywords: Reformation, Orthodoxy, theocracy, socialism, revolution, freedom, personality, new religious consciousness, Berdyaev, Merezhkovsky, Kartashov.

Paul Grenier
Russian Conservatism and its Reception the West through the Prism of Ideological Liberalism (№ 3, 2015)

Leonid Ionin
Projects of Total Democracy: Power of Referendums, E-Democracy, “One Man – One Vote” (№ 3, 2015)

Stanislav Khatuntsev
“Preserving the Future”: Konstantin Leontiev’s Seven Geopolitical Pillars (№ 4, 2015)

Alexey Kozyrev
“At the Walls of Chersonese”: Russian Philosophy and Crimea (№ 3, 2014)

The article includes three sketches dedicated to the eminent personalities of the Russian philosophical culture, whose lives were strongly connected with the Crimea. Writer, philosopher and publicist Konstantin Leontyev (1831–1891) took part in the Crimean military campaign of 1853–1856 as a medical officer in Kerch. He was the one who suggested creating «the uchebnitsa of natural sciences» in Nikitsky botanical garden. Nikolai Berdyaev (1874–1948) had deep existential experiences while visiting the house Evgenia Gertsyk in Sudak in 1909 and 1910. In 1914, Berdyaev’s ideological antagonist Ivan Ilyin (1883–1954), who was returning home from Germany after the beginning of World War I, happened to visit the same house. The town of Oleiz near Yalta is related to Sergei Bulgakov (1871–1944), who often stayed in the father-in-law manor. In 1909 Bulgakov lost his little son Ivan there. This event turned out to be the defining one in the thinker’s life. In 1918, Sergei Bulgakov comes back to the Crimea as a priest. There he wrote «The philosophy of name» and «The tragedy of philosophy». In the Crimea he thought about the correctness of a historiosophical choice of Russia, which resulted in the dialogues called “At the walls of Chersonese”. He was exiled from Sevastopol under the resolution of GPU in 1922, and never returned to homeland.
Keywords: life esthetic, historiosophy, landscape, intimacy, freedom, spirit, spiritual trials, imyaslavye (glorification of name), Catholicism, Bolshevism.

Alexey Kozyrev
The Issue of Human Dignity in the Past and Present of Russian Thought (№ 3, 2015)

The concept of human dignity (dignitas) dates back to Roman law. Originally denoting “worthiness”, the word “dignity” now stands for a fundamental category of human rights, with the coins’ value evolving into inherent dignity, ensured by equal rights. To cite Protagoras, if man is the measure of all things, dignity can be described as the measure of humanity. The human rights system promotes and protects human dignity through the protection of one’s right to a decent life. Vladimir Solovyev was the first Russian thinker to speak about this right. In his reply to French journalist Jules Huret’s questionnaire on social issues in Europe (1892), he wrote: “There is an intrinsic value in every human being, and one possesses an inalienable right to an existance, which is commensurate with one’s human dignity”. The concept of dignity is one of the pillars of “The Basis of the Social Concept of the Russian Orthodox Church” (2000), with references to it made in Chapter X “Personal, family and public morality”. This document links human dignity to the human individual being in the image of God, through this establishing the foundation of true theonomous ethics, natural law. The value of human dignity has also been mentioned in the “Russian Orthodox Church’s Basic Teaching on Human Dignity, Freedom and Human Rights” (2008), which specifically examines the concept of human rights.
Keywords: Human Dignity, Morals, Human Rights, Inherent Nature of Dignity, Personality

Yegor Kholmogorov
Searching for Lost Tsargrad: Tsymbursky and Danilevsky (№ 1, 2015)

Mikhail Maslin
Konstantin Leontiev and Eurasianism. Lessons of Russian Conservatism (№ 3, 2014)

The article examines the influence that Konstantin Leontiev works had on the formation of the Eurasianism through its founders. Social conditions of Russian emigration, which determined the formation of classical Eurasianism, are characterized.
Keywords: Konstantin Leontiev, classical Eurasianism, Russian Diaspora, Russian conservatism.

Mikhail Maslin
Classic Eurasianism and Its Modern Transformations (№ 4, 2015)

Mikhail Maslin
Russia and Europe: Dialogue on Russian Philosophy (№ 3, 2015)

The author focuses attention on the recent publishing sensation – «The Black Notebooks» by Martin Heidegger, which emphasized the need for broadening the philosophical dialogue between Europe and Russia. The article analyzes the evaluation of Russian philosophy in the West: from the first study of T. Masaryk (1913) to the works of sovietologists and modern experts in Russian philosophical studies.
Keywords: “The Black Notebooks” by M. Heidegger, “Russia and Europe” by T. Masaryk, Russian Emigration, Russian Philosophy Abroad, Sovietology and Russian Studies, Europe-Russia Dialogue.

Oleg Matveychev
“The Philosophy of Inequality” by N. Berdyaev – the Manifesto of Liberal Conservatism (№ 3, 2015)

Leonid Polyakov
The Eternal and Momentary in Russian Conservatism (№ 4, 2015)

Alexei Rutkevich
Peculiarities of Russian Conservatism. Map and Territory (№ 4, 2015)

Alexander Tsipko
Soviet Intellectual Community Converting to Russian Conservatism (On Spontaneous Anti-Communism Untying USSR Ideological Bonds) (№ 4, 2015)

Vasiliy Vanchugov
From «Island» to «Fortress»: Methaphor as an Instrument of Political Analysis and Practical Politics (№ 1, 2015)

This article is devoted to the representation of ideas, in particular, the use in the field of geopolitics, metaphors, analogies, comparisons, as well as cases of mythologizing ideologies. For this purpose, the author has made a comparison of the various narratives, methods and techniques of modern production of knowledge in the humanities in general, and in politics in particular. Taking the complex of ideas from the book “The Island of Russia”, the author of the article is going to highlight one of his key works in the context of contemporary issues, because, in his opinion, the most topical issue is the “dismantling” of the empire, discussion of which gives us the opportunity to be engaged in designing future.
Keywords: politics, geopolitics, history, philosophy of history, metaphor, formula, hermeneutics, myth, empire, power, governance.

Vasily Vanchugov
The Image of Europe in Ethnosophical Portraits by Russian Philosophers (№ 3, 2015)

The author refers to the part of the philosophical legacy in which Russian philosophers dwell on national characteristics and qualities, on perception peculiarities of European peoples, on collective European identity and its positive and negative attributes. Thus, the author manages to highlight information which affects the images of “otherness” nowadays as well as it did in the past, and to bring to the fore the role of intellectuals in creating stereotypes, adopted by the masses, which use them as a “formula” to account for the behavior of the opponent.
Keywords: Ethnosophy, Ethnology, Ethnography, Nation, Mentality, National Image, Stereotype, Collective Soul, Psychology, Mythology, Philosophy, Regional Studies, Country Study, Regional Geography, Geopolitics, Europe, Identity, Self-Knowledge.

Lyubov Bibikova
Postmodernism and the Value Crisis of the European Historical Science (№ 3, 2015)

Andrey Ivanov
The Slogan “Russia for Russians” in Conservative Thought in the Second Half of the XIX Century (№ 4, 2015)

Stanislav Khatuntsev
Europe: Sovereignty, Cultural Identity and the Future of Civilization (№ 3, 2015)

The article dwells on the issue of fading political subjectivity, sovereignty and ethno-cultural identity of the European civilization. The author believes that Europe has entered the fourth and final stage of the developmental cycle it proclaimed – the Era of Global Cities, and draws historical parallels between the modern community of Celtic-Romano-Germanic peoples and in the ancient world of the Ist century BC – the Vth century BC.
Keywords: Sovereignty, Ethnic and Cultural Identity, Europe, USA, Civilization, Atlanticism, Russia, External Proletariat, Internal Proletariat, Urban Stage of the Formation Cycle.

Yegor Kholmogorov
Russia’s Shift to Conservatism from the Global Historical Perspective of Fernand Braudel (№ 3, 2015)

The author expresses doubt about the validity of possible predictions, while pointing to reasons for the current civilizational split in the West. While analyzing possible splits and alliances among civilizations, he appeals to the thesis of Fernand Braudel, which runs as follows: “A civilization does not deserve the name if it does not eschew something, if it does not reject something.” The author argues that by defending traditional values, modern Russia lives up to the criterion of rejection, and supposes that conservatives in the West will be perceived as pro-Russian, as their vision of an individual coincides with the one promoted and cherished in Russia.
Keywords: Civilization, Traditional Values, Russia and West.

Yury Kondakov
The Crisis in State-Church Relations and Church Conservatism in the First Half of the XIX Century (№ 4, 2015)

The article deals with state-church relations in the first half of the XIX century. At that time, the conservative wing of the Russian clergy opposed the religious reforms. A series of individual statements was followed by the emergence of the Russian Orthodox opposition movement. Fierce political struggle resulted in the victory of the conservative clergy.
Keywords: State, Church, Conservatism, Clergy, Political Struggle, Freemasonry, Orthodoxy, Christianity, Religious Literature.

Aleksander Kotov
“Modern Non-Feudal Monarchy”: Russian Conservative Press Searching for National Ideology in the Late 19th Century (№ 4, 2015)

The article classifies and analyzes different forms of Russian conservative nationalism in the late 19th century: M. Katkov’s bureaucratic nationalism, late Slavophiles’ liberal nationalism, R. Fadeev and V. Meshchersky’s aristocratic conservatism, T. Filippov’s orthodox traditionalism, K. Leontiev’s conservative romanticism, and L. Tikhomirov’s neo-conservatism.
Keywords: Conservatism, Nationalism, Political Journalism, Katkov, Aksakov, Gilyarov-Platonov, Kireev, Fadeev, Meshchersky, Filippov, Leontiev, Tikhomirov

Aleksey Kozhevnikov
Russia’s Present and Future in A. Solzhenitsyn’s and I. Shafarevich’s Works: “From Under the Rubble” Collection (1974) (№ 4, 2015)

Alexey Kozyrev
“At the Walls of Chersonese”: Russian Philosophy and Crimea (№ 3, 2014)

Mikhail Maslin
Konstantin Leontiev and Eurasianism. Lessons of Russian Conservatism (№ 3, 2014)

Arina Meshcheryakova
“Poetic Conservatism” under Nicholas I (№ 4, 2015)

The article deals with Russian conservatism in its heyday, i.e. in the reign of Nicholas I. The article puts special emphasis on Russian classical writers and poets, such as A. Pushkin, V. Zhukovsky, F. Tyutchev, and P. Vyazemsky and their participation in the conservative movement. Their views and public life are studied within the context of the key political events of the epoch, such as the November Uprising, European revolutions of 1848–1849, Crimean War of 1853–1856 and their impact on the literary works.
Keywords: Russian Conservatism, Russian Literature, Orthodox Christianity, Monarchy, West, Russophobia, Anti-Westernism.

Oleg Milevsky
Russian Economic Alternatives: Conservative Approach (№ 4, 2015)

The article analyzes the approaches to Russia’s socio-economic development adopted by conservative thinkers in the late XIX – early XX centuries.
Keywords: Conservatism, Socio-Economic Development, State, Autarchy, Protectionism, Financial Reform, Factory, Agrarian Issue, Social Politics, Labour Issue.

Arkady Minakov
The Birth of Russian Conservatism: Lessons of the Past (№ 3, 2014)

The report describes the specific features оf Russian conservatism in the first quarter of the XIX-th century. Russian conservatism was a reaction to the radical modernization initiated by autocracy in XVIII and at the beginning of XIX century. The author analyses the main aspects of the activity of early Russian conservatives: their centres, ideological trends, peculiarity of their views, their influence on the internal politic of Russian Empire. The study analyzes the role of conservatives in the events of 1812-1815, presented the typology of the early Russian conservatism.
Keywords: Russian conservatism, westernization, Gallomania, nationalism, “Russian Rarty”, role of conservatives in the events of 1812-1815, typology of the early Russian conservatism.

Arkady Minakov
Аnti-Westernism in Early Russian Conservatism (№ 3, 2015)

The article analyzes the root causes of Russian conservatism in the early nineteenth century. Russian conservatism arose as a reaction against Gallophilia (Gallomania), a strain of Russian Westernism. Early Russian conservatism took shape amid full-scale aggression by Napoleonic France.
Keywords: Russian conservatism, Gallomania, Westernism

Arkady Minakov
Conservative “Russian party” in the Early XIX century (№ 4, 2015)

The article discusses the history of the conservative “Russian party” in the early nineteenth century, its activities and attitudes of the key party members, main viewpoints, periodicals and associations.
Keywords: Early Russian Conservatism, Conservative “Russian Party”, Nikolay Karamzin, Alexander Shishkov, Fyodor Rostopchin, Sergey Glinka, Grand Duchess Ekaterina Pavlovna.

Arkady Minakov
Russian Conservatism in Modern Russian Historiography (№ 4, 2015)

The article examines the key stages and characteristics of Russian conservatism in the last two decades. It also analyzes the main scientific papers on Russian conservatives.
Keywords: Historiography of Russian Conservatism, Russian Conservatism.

Igor Omelyanchuk
Russian Conservatism Searching for Party Self-Determination in the Early Twentieth Century (№ 4, 2015)

The article describes the first attempt to institutionalize Russian conservatism made by the Black Hundreds, which emerged in 1901, and the reasons for the failure in 1917.
Keywords: Russian Empire, Black Hundreds, Monarchist Organizations, Conservatism.

Tatyana Plyashchenko
Conservative Liberalism in Russia the Post-reform Period: The History of a Failure (№ 4, 2015)

Andrei Ratchinski
Alexander I of Russia and the Holy Alliance of 1815 (№ 3, 2015)

The report interprets Emperor Alexander I’s contribution to a new world order, the Holy Alliance, which underpinned the collective security system. During his reign Petersburg was virtually the capital of Europe, and the world’s fate was decided in the Winter Palace. The expert ponders on how to account for slanders against Alexander I, which made him a most maligned figure in Russian history, and arrives at the conclusion that slanderers are resentful of the Emperor’s victory against “global revolution” and Napoleon’s totalitarian world order.
Keywords: Alexander I of Russia, Holy Alliance.

Svetlana Sankova
Russian Nationalists Party: Reality Without Myths (№ 4, 2015)

The study deals with the emergence of Russian National Union, a Russian moderate conservative party, in the early 20th century, and reveals the essence of its relations with P. Stolypin. The author expatiates on the peculiar party ideology of Russian nationalists and characterizes key party leaders. The paper also describes the main activities of the party in the III and IV State Duma.
Keywords: All-Russian National Union, Nationalism, Moderate Right, Progressive Block, State Duma, P. Stolypin, M. Menshikov, V. Shulgin, P. Balashov, Metropolitan Eulogius.

Aleksey Shchavelev
The Islander or Thinking about “Conjunctures of Land and Time…” (№ 1, 2015)

The paper is a survey commentary on the last book by V.L. Tsymburskiy “Conjunctures of Land and Time”.
Keywords: V.L. Tsymburskiy, review, philosophy of history, historiography

Alexander Tsipko
Soviet Intellectual Community Converting to Russian Conservatism (On Spontaneous Anti-Communism Untying USSR Ideological Bonds) (№ 4, 2015)

Sergey Udalov
Empire at anchor: Conservative Ideology in Russia in the Second Quarter of the Nineteenth Century (№ 4, 2015)

The article deals with the state conservative ideology in the reign of Nicholas I. Тhe article addresses the influence of ideology on the state educational policy against the background of the changing public opinion in Russia.
Keywords: Orthodoxy, Autocracy, Nationality, State and Social Conservatism, Enlightenment, Censorship, Public Opinion.

Yan Vaslavsky
Russia and Europe: A New Crossroads (№ 3, 2015)

«Essays on conservatism» presents the retrospective of the conservative thought and publishes articles by contemporary philosophers, politologists, sociologists and economists dealing with the same theme. it also publishes the proceedings of academic conference and other fora. the journal is published by the ISEPR foundation and disseminated across education facilities and libraries.

Go to Top